Шрифт:
1
Суббота, 1 сентября 2001 года
В принципе профессия редактора отдела писем в женском журнале не относится к числу опасных. Во всяком случае, именно так думала мисс Свити до того осеннего дня, когда получила необычное анонимное письмо. Собственно говоря, автор письма грозился ее убить.
«Вам отвечает мисс Свити» — так называлась одна из самых читаемых рубрик журнала «You and I» [1] — чрезвычайно популярного английского еженедельника. Склонные к суициду девочки-подростки, отчаявшиеся старые девы, обманутые
1
«Ты и я» (англ.).
На самом деле мисс Свити была вовсе не старушка, а молодая тридцатишестилетняя женщина по имени Саманта Фоллоу. Разумеется, читательницам было невдомек, что эта закоренелая противница брака до сих пор живет с бабушкой и к тому же панически боится автомобилей и двухэтажных автобусов, передвигаясь исключительно на метро или на электричке. Кроме того, с апреля по октябрь она за милю обходила городские парки и скверы, потому что на дух не выносила цветов, особенно красных роз. Наконец, она испытывала навязчивый страх перед неизвестностью, что вынуждало ее вести затворнический образ жизни.
1 сентября 2001 года, в 10 часов 45 минут, как, впрочем, и каждое утро в одно и то же время, Саманта Фоллоу спустилась по трем ступенькам крыльца, чтобы встретить почтальона. Убедившись, что пришел вернувшийся из отпуска знакомый почтальон, она вздохнула с облегчением. Это был седовласый и молчаливый старик с внушительным пивным пузом — результат ежедневно поглощаемых двух упаковок «Карлсберга».
На прошлой неделе его заменял красавчик студент с зелеными глазами, опушенными длинными, как у женщины, ресницами. На протяжении шести дней Саманта безуспешно боролась с краской, заливавшей ее щеки всякий раз, когда он протягивал ей почту. Отвратительные пунцовые пятна вспыхивали на скулах, расползались к вискам и постепенно захватывали все лицо, включая лоб и подбородок.
Саманта Фоллоу с детства страдала эрейтофобией — в присутствии посторонних краснела, в буквальном смысле слова, до ушей. В подростковом возрасте болезнь усилилась. Когда ей было пятнадцать лет, одного взгляда, брошенного на нее мужчиной, женщиной, ровесником или ребенком, хватало, чтобы ее лицо превратилось в пылающий костер.
Повзрослев, она получила передышку в виде некоторой ремиссии. Отныне она багровела только в присутствии мужчин. Не в силах справиться с этим недостатком, она за неимением лучшего попыталась хотя бы классифицировать его проявления, разработав своего рода шкалу.
Первая стадия выражалась в легком румянце на щеках, исчезавшем довольно быстро. Обычно подобную реакцию вызывали у нее взоры блондинов или шатенов. Впрочем, карие и черные глаза действовали на нее точно так же.
На второй стадии она немедленно мчалась мазать лицо тональным кремом. Вторая стадия наступала, стоило ей поймать на себе взгляд мужчины со светлыми глазами.
Темноволосый
Если дело доходило до четвертой стадии, ей оставалось одно — спасаться бегством, чтобы ее не приняли за вареного рака. Это случалось при встрече с голубоглазыми брюнетами, а также — неизвестно почему — с мужчинами, говорившими по-английски с легким акцентом.
С течением лет она усовершенствовала свою классификацию. Например, самые обыкновенные карие глаза, глядевшие на нее с нежностью, мгновенно ввергали ее во вторую стадию. Слишком пылкий взгляд темных глаз без всякого перехода запускал механизм третьей стадии. Зато ее щеки горели не так ярко, если мужчина носил очки. Она также заметила, что совершенно не краснеет в присутствии мужчин старше пятидесяти. В результате в особенно унизительных ситуациях она не раз искренне мечтала навсегда удалиться от мира.
Вернувшемуся из отпуска почтальону было далеко за шестьдесят, и он страдал ярко выраженной близорукостью. Поэтому, когда он, как всегда, протянул ей большой конверт с логотипом «You and I», кожные покровы Саманты Фоллоу не испытали никакого шокирующего воздействия. Она с улыбкой поблагодарила его и отпустила приличествующий случаю комментарий насчет лондонской погоды. Он одобрительно кивнул головой, попрощался с ней, приложив к фуражке два пальца, и, ни слова не говоря, направился к следующему дому.
Саманта поднялась по ступенькам. Ее квартира располагалась на первом этаже старого дома в квартале Хэмпстед в северной части Лондона. Выстроенное в чистейшем викторианском стиле, это двухэтажное сооружение выглядело весьма впечатляюще. Блестели квадратики стекол в широких окнах эркеров. Белые рамы контрастировали с коричневатой охрой кирпичных стен. Перешагивая через высокий порог, Саманта чувствовала себя маленькой и хрупкой. Она и правда была невысокого роста — меньше метра шестидесяти, хотя довольно пухленькая. Зимой и летом она носила одежду нейтральных тонов, гармонировавшую с цветом стен, очевидно, чтобы при случае иметь возможность с ними слиться.
В коридоре, где начиналась изящная лестница с витыми чугунными перилами, она привычно отвела взгляд от зеркала, повешенного на стену владелицей дома, судя по всему, именно для того, чтобы его обитатели могли убедиться, что у них все в порядке с одеждой и прической.
Если ей приходилось оправдываться, почему она все еще не замужем, Саманта обычно ссылалась на свою малопривлекательную внешность.
A. Допустим, мужчинам нравились фарфоровая белизна ее кожи и рыжие кудряшки, которые она убирала в пучок, но их не могло привлечь ее круглое лицо. Мягкость черт выдавала в ней бесхарактерность. Между тем в наше время тон задают женщины напористые. Она не входила в их категорию.
Б. Она ничем не напоминала манекенщиц, позирующих для «You and I». Слишком многое не вписывалось в модные тенденции: светлые и слишком тонкие брови были практически незаметны; курносый нос при малейшей попытке изобразить улыбку сморщивался; подбородок был крупноват — равно как и бедра, и икры ног.
B. В ее стиле доминировала классика. Она никогда не красила ни свои полные и четко очерченные губы, ни зеленого цвета глаза, хотя немного туши совсем не повредило бы ее бесцветным ресницам. Но зачем, скажите на милость, макияж женщине, не снимающей очков с толстыми стеклами, убеждала себя Саманта.