Шрифт:
Марк Твен
МИССИС МАК-ВИЛЬЯМС И МОЛНИЯ
– ...Так вот, сэр, - продолжал мистер Мак-Вильямс поскольку разговор начался не с этого, - боязнь молнии - одна из самых печальных слабостей, каким подвержен человек. Чаще всего ею страдают женщины, но время от времени она встречается у маленьких собачек, а иногда и у мужчин. Особенно печально наблюдать эту немощь потому, что она лишает человека мужества, как никакая другая болезнь, - ее не выбьешь уговорами, а стыдить больного тоже совершенно бесполезно. Женщина, которая не побоялась бы встретить лицом
Ну-с, как я уже говорил вам, я проснулся оттого, что до моих ушей донесся сдавленный и неизвестно откуда идущий вопль:
– Мортимер, Мортимер!
Едва собравшись с мыслями, я протянул руку
в темноте и сказал:
– Эванджелина, это ты кричишь? Что случилось? Где ты?
– Заперлась в шкафу. А тебе стыдно лежать и спать так крепко, когда на дворе такая ужасная гроза!
– Ну как же может человеку быть стыдно, когда он спит? Это ни с чем не сообразно. Человек не может стыдиться, когда спит, Эванджелина.
– Ты хоть бы постарался, Мортимер; сам отлично знаешь, что даже не пробовал!..
Я уловил звук заглушенных рыданий. От этого звука резкий ответ замер у меня на языке, и я изменил его на:
– Прости, дорогая, мне очень жаль! Я ведь не нарочно. Выходи оттуда и...
– Мортимер!
– Ах ты господи! Что такое, душенька?
– Ты все еще лежишь в кровати?
– Ну да, конечно!
– Встань сию минуту! Я все-таки думала, что ты сколько-нибудь дорожишь своей жизнью хотя бы ради меня и детей, если тебе самого себя не жалко.
– Но, душенька...
– Не возражай, Мортимер! Ты отлично знаешь, что в такую грозу самое опасное - лежать в кровати... Во всех книгах так сказано, а ты все-таки лежишь и совершенно напрасно рискуешь жизнью неизвестно для чего, лишь бы только спорить и спорить!
– Да ведь, черт подери, я сейчас не в кровати, я... (Фразу прерывает внезапная вспышка молнии, сопровождаемая испуганным визгом миссис Мак-Вильямс
и страшнейшим раскатом грома.)
– Ну вот! Видишь, какие последствия? Ах, Мортимер, как ты можешь ругаться в такое время!
– Я не ругался. И во всяком случае - это не последствия. Даже если бы я не сказал ни слова, все равно было бы то же самое. Ты же знаешь, Эванджелина, что когда атмосфера заряжена электричеством...
– Да-да, тебе бы только спорить, и спорить, и спорить! Прямо не понимаю, как ты можешь так себя вести, когда тебе известно, что в доме нет ни одного громоотвода и твоей несчастной жене и детям остается только надеяться на милость божию!.. Что ты делаешь? Зажигаешь спичку... в такое время? Ты совсем с ума сошел?
– Ей-богу, милая, ну что тут такого? Темно, как у язычника в желудке, вот я и...
– Погаси спичку, сию минуту погаси! Тебе, я вижу, никого не жалко, ты всеми нами готов пожертвовать. Ты же знаешь, ничто так не притягивает молнию, как свет... (Фсст! Трах! Бум! Бур-ум-бум-бум!) Вот... послушай! Видишь теперь,
– Нет, не вижу. Может, спичка и притягивает молнию, но молния-то бывает не от спички, ставлю что угодно. И вовсе это не моя спичка притянула молнию. Если там целились в мою спичку, так плохая же это стрельба, - я бы сказал, что-то вроде нуля из миллиона возможных. Да в Доллимаунте за такую стрельбу...
– Как тебе не стыдно, Мортимер! Нам каждую минуту грозит смерть, а ты так выражаешься. Если ты не желаешь... Мортимер!
– Ну?
– Ты молился сегодня на ночь?
– Я... я хотел помолиться, а потом стал считать, сколько будет двенадцать раз тринадцать, и... (Фсст! Бум-бурум-бум! Бум-бах-бах-трах!)
– Ах, теперь мы пропали, нас ничто не спасет! Как ты мог забыть такую важную вещь, да еще в такое время?
– Да ведь не было никакого "такого времени". На небе не было ни одной тучки. Почем же я знал, что из-за пустячного упущения поднимется такой шум и гром? И во всяком случае, мне кажется, просто нехорошо с твоей стороны придираться: ведь это со мной бывает редко. После того как из-за меня случилось землетрясение четыре года назад, я ни разу не забывал молиться.
– Мортимер! Что ты говоришь? А про желтую лихорадку ты забыл?
– Милая, ты вечно мне навязываешь эту желтую лихорадку, и, по-моему, совершенно зря. Если даже телеграмму в Мемфис нельзя послать прямо, а только через передаточные станции, то как же мое упущение насчет молитвы могло дойти в такую даль? Я еще согласен отвечать за землетрясение, оно все-таки было по-соседству, но лучше уж пускай меня повесят, чем отвечать черт знает за что...
(Фсст! Бум-бурум-бум! Бум! Бах!)
– О боже мой, боже мой! Молния во что-нибудь ударила! Я уже чувствую, Мортимер! Нам не дожить
до утра... и если это может принести какую-нибудь пользу, когда нас уже не будет, помни, Мортимер, что той ужасный язык... Мортимер!
– Ну! Что еще?
– Твой голос звучит так, будто ты... Мортимер, неужели ты сейчас стоишь перед камином?
– Да, вот именно, совершаю это преступление.
– Отойди от него подальше, сию минуту отойди! Ты, кажется, решил нас всех погубить! Неужели ты не знаешь, что самый верный проводник молнии - это открытая труба? А теперь куда ты пошел?
– Я здесь, перед окном.
– Бога ради, в своем ли ты уме? Убирайся оттуда немедленно! Даже грудные дети и те знают, что стоять у окна в грозу - просто гибель! Боже мои, боже мой, я знаю, что не доживу до утра!" Мортимер!
– Да?
– Что это шуршит?
– Это я.
– Что ты там делаешь?
– Ищу, где верх у моих штанов.
– Скорее брось их куда-нибудь! Должно быть, ты нарочно хочешь надеть штаны в такое время! Ведь ты же отлично знаешь, все авторитеты говорят в один голос, что шерстяные ткани притягивают молнию. О боже, боже! Мало того, что гроза нас может убить, тебе еще непременно нужно самому лезть на рожон... Нет, пожалуйста, не поп! О чем ты только думаешь?