Миссия «Двойник»
Шрифт:
– Русские уголовники так называют «ссучившихся» – тех, кто сотрудничает с лагерной администрацией, тех, кто изменил блатному сообществу… – по-немецки объяснил капитан.
– Nun gut! Теперь конкретно и ясно: кто шептался, о чем шептался и прочее…
– Так они и шептались – Тохадза этот и сука эта, комиссар!
– Комиссар стал капо и не раз довольно сильно избивал именно Тохадзе! Они ненавидели друг друга, хотя и попали в плен вместе…
– Так а я что говорю?! Я своими ушами слышал, как эта сука, ну, комиссар этот, все приговаривал Тохадзе – мол, ты молчи себе в тряпочку, это же хорошо, что они не знают! Я к своим пробьюсь – тебе-то рисковать нельзя! – и до самого товарища Сталина дойду, а тебя вызволю!
– Ройшле, что он несет? Вы что-нибудь понимаете?
– Кажется, понимаю, господин майор… Вы позволите задать им пару вопросов?
– Да, конечно, капитан, – Гольтерс задумчиво барабанил пальцами по крышке стола.
– Вы утверждаете, что Тохадзе и есть Яков Джугашвили, так? Что конкретно навело вас на эти мысли, кроме того, что он шептался, как вы говорите, с комиссаром?
– Да вот он видел, как грузин этот фотокарточку доставал и все смотрел, смотрел… А на фотке той он сам с мамашей и Сталин – как живой! Было? – молодой повернулся к напарнику, тот молча кивнул. – А потом как засек, что мы увидели, так сразу карточку-то и сжег, падла!
– Сжег, значит… А ваш товарищ не слишком-то разговорчив. Имя? – Ройшле требовательно посмотрел на пленника.
– Мое? Егор я, сын Миронов. Груздовские мы…
– Это фамилия или место рождения?
– Не, деревня это. А фамилие наше Сурковы.
– Сурков, вы подтверждаете слова вашего товарища?
– Ну да… Была карточка.
– Хорошо. Тогда как вы объясните то, что вместо Джугашвили к нам попал совсем другой человек? Зачем ему это надо? Зачем он пошел на подлог?
– А он товарища Сталина как отца родного любит, – ухмыльнулся молодой. – Вот и за сыночка его под нож себя решил поставить… Вы думаете – Яшка, а имеете фуфло…
– В Писании сказано: «И жизнь положить за други своя…» – неожиданно встрял немногословный Сурков. – Вот он и ложит.
– Что… «ложит»? – недопонял капитан.
– Ну тык жизнь, я ж и говорю – договоривши они вас обдурить!
– Так… А тебя как зовут? Иванов? Прекрасно. А скажи-ка ты мне, Иванов, – тебе-то все это зачем нужно? Ты что, не любишь товарища Сталина?
– А мне подыхать неохота, гражданин начальник, – подобрался и посерьезнел молодой. – А еще… Они, крысы, раньше жировали, а я за черную пайку за колючкой уродовался; комиссар и здесь бугром устроился, а Яшка свою шкуру спасает, а под топор вместо себя дурака идейного сует! А надоело! Чем я хуже того же комиссара вонючего, а? Я, промежду прочим, тоже и «Казбек» уважаю, и «прохоря» хромовые, и водочку московскую… Я для Советов всегда тлей был, холопом бессловесным, а у вас, может, и в паханах чуток похожу… Да я их всех намочу и высушу! Мне закурить бы, господин капитан, а?
Ройшле скосил взгляд на стол, за которым молча сидел Гольтерс, на пачку «Аттики», которую рассеянно крутил в пальцах майор, слегка вздохнул и достал из кармана пачку солдатских «Юно». Посмотрел на пачку, потом на пленников, причем при взгляде на Суркова капитан досадливо поморщился, затем отдал пачку Иванову.
– Значит, так… Этого, – кивок в сторону Суркова, – переведем на легкую работу – пусть деревянные поддоны сколачивает. А с тобой решим чуть позже… Будешь полезен – будешь жить. Неплохо жить. Если вы все наврали – вы умрете. Очень плохо умрете… А теперь идите и о нашем разговоре – ни одной душе!.. Фельдфебель!
Когда за пленниками закрылась дверь, капитан прошелся по кабинету, с разрешения Гольтерса закурил и негромко сказал:
– Господин майор, если все это правда, то мы с вами в поимке комиссара заинтересованы, пожалуй, не меньше господина коменданта… Даже больше – комиссар единственный, кто может подтвердить или опровергнуть версию этих уголовников! Документов
– Что, однако, не помешало им в мае сорокового, когда Сталин для поднятия престижа Красной армии ввел генеральские звания, напечатать в газетах списки своих генералов-адмиралов вместе с прекрасными фотографиями! Не знаю уж, чей это был просчет, но, на мой взгляд, поступок, с точки зрения секретности и безопасности страны, совершенно идиотский! И вот еще что, капитан… – продолжил майор, ненавязчиво напоминая, кто все-таки здесь главный. – Если сейчас у нас в руках самозванец, «пустой болван»… Вообще-то получается интересная игра. Если мы выиграем – железные рыцарские кресты нам обеспечены…
– А если, не дай бог, ошибемся – то могут и деревянные… – озабоченно закончил капитан.
– Сплюньте, Ройшле, и постучите по дереву… Да поможет нам Бог! А теперь, думаю, мы с вами вполне заслужили по хорошенькой рюмочке прекрасного «Мартеля»…
Лагерная фотография старшего политрука Шорохова была срочно растиражирована и разослана во все комендатуры, подразделения полиции и фельджандармерии вместе со строгим предписанием в случае поимки беглеца допрос не производить, а немедленно доставить политрука в местное отделение абвера.
«Еще не хватало, чтобы сливки с этого дела сняли эти мясники из гестапо или еще какие пижоны из ведомства Гейдриха…» – озабоченно размышлял майор Гольтерс, в который раз перебирая бумаги из пока еще тоненькой папки с грифом «совершенно секретно»…
9
– Какого черта вы подогнали автобус к самому дому?! – худощавый обер-лейтенант, даже не пытаясь скрыть своего недовольства и раздражения, обернулся к господину в штатском. – Вы бы еще на крыльцо въехали… И что прикажете теперь делать? Вы думаете, они вот так просто и сдадутся? Надо было…
– Вы будете учить гестапо, как надо работать, лейтенант? – штатский надменно поджал губы и, заметив, как взгляд офицера растерянно вильнул, холодно продолжил: – Вам поставлена задача: окружить дом и взять русских парашютистов. Живыми. Вот и выполняйте! А со своей работой мы как-нибудь и без вас разберемся…
Обер-лейтенант молча козырнул, мысленно послал «эту гестаповскую крысу» к дьяволу и во все самые неприличные места, какие только смог вспомнить, и быстро пошел к своим солдатам, уже занимавшим позиции вокруг дома этого чертова бауэра… Гестаповец в штатском, с разумной предосторожностью укрывшийся за высоким капотом автобуса, цепким взглядом прошелся по окнам дома, затем вновь взял в руки микрофон. Мощный динамик ожил и зарокотал механическим голосом: «Русские парашютисты! Дом окружен! Предлагаю вам сдаться. В противном случае вы будете уничтожены!!!» Обер-лейтенант подошел к бронемашине, по сторонам которой замерли развернутым строем автоматчики. На эту сторону выходило всего лишь одно окно, и пулеметчик замер у турели с МG37, не спуская настороженных глаз с окна. Лейтенант, стараясь держаться вне поля зрения засевших в доме, обошел усадьбу по периметру – два мотоцикла с пулеметами, бронемашина и рота солдат не оставляли парашютистам ни малейшего шанса на благоприятный исход возможного боя. Во всяком случае, в одном можно было быть уверенным точно – живым из кольца не уйдет ни один! Вновь зарокотал динамик, предлагая русским сдаться. В ответ со стороны фасада раздался звон разбитого стекла, и во дворе ухнула граната. Обер-лейтенант не смог сдержать довольной ухмылки: «Так они тебе и сдадутся! Русские, конечно, свиньи, но в диверсанты они трусов и слабаков не набирают… Что бы ты там ни приказывал, а моя задача предельно проста: не упустить ни одного… А насчет живых – это уж как повезет!»