Миссия невыполнима (сборник)
Шрифт:
Словом, будет так.
Поэму назову «Аркадия».
Стук в дверь, явление героя.
Впускают мужика – саженью плечи, кулаки с кувшин.
Внизу в сенях – слуга в кафтане с барского плеча (за храбрость на рабочем месте) степенно занимает площадь.
Слуга безмолвствует, лишь искоса глядит на новое в техническом прогрессе – телеги на ходу без лошади с мотором на бензине.
Ему – то бишь слуге – глаголят без эмоций, дескать: «Давай, метнулся мухой, и хозяину скажи, что прибыл на постой мужчина видный». А можно и вот так:
«Беги скорей, боярин хочет знать, что прибыл гость снаружи».
Слуга наверх в покой боярина несется, и только
«К вам гость – в сенях с овсом, тремя телегами, что в сени своим ходом было сунулись, да в дверь не влезли. Поменьше нужно им смотреть, как люди входят, потому что ведь они не люди, а куча дров с колесами, и только!»
Боярин морщит лоб, ресницы хмурятся, ехидный взгляд сурово смотрит вдаль. Все выдает в нем думу – с таким-то лбом сам бог велел развесить мысли и помозговать о новом, что ворвалось внезапно в его жизнь.
«Престранный гость! Мне нужно осторожней с ним быть, но все же – кто такой он?» «Слуга, давай зови скорей! Да передай, что пусть телеги на бензиновом моторе в сенях оставит, пусть себе пасутся смирно!»
Гость поднимается и предстает пред ясны очи боярина степенного со взором, что твой кистень разбойного народца.
«Скажи-ка, человек, эй, как тебя, запамятовал сегодня что-то утром я, и вспомнить не могу ни имени, ни званья, и даже цель, с которой ты с утра надоедаешь мне, и сильно».
Отлично получается поэма с названием весьма недурным! Засим, прервусь на чай, поэзия не терпит суеты, а только многого усердья.
Но что это так громко верещит? Похоже, телефон. Вечно эта адская машинка, да и еще жена, от творчества меня отринуть норовят. Но нужно взять – наверняка, кому положено звонят.
– Алло, вас слушают!
– Привет!
– И вам привет огромный!
– Я по делу!
– Нисколько это мне не странно, а наоборот, приятно, что не забываете меня!
– Мне нужно, чтобы к вечеру была готова песня для новой девушки из группы «Лизуны».
– Отлично, за работу я возьму стандартно по тарифу.
– Договорились, Вас не буду отвлекать!
– Вот так всегда – мирская суета и проза жизни назойливо стучатся в твою дверь. Однако хорошо! А песню в перерыве я за чаем набросаю. И «Лизуны» останутся довольны ею, без сомненья!
Чай черный, очень вкусный! Всем рекомендую я по кружечке за завтраком неторопливо выпить, чтобы прилив энергии пошел к уму и к голове! Безумно чай хорош, причем и с сахаром, и без!
Вот кружечка!А я люблю другую!И море слез, и яйцо вкрутуюНе стоит времени, потраченного зря!Идея это песни «Лизунов» – хита, вселенского прорыва. Однако вдохновение мне предстоит призвать, чтобы слова для песни будущей быстрее набросать! Что там у нас – яйцо и море слез – пожалуй, яйцо откинуть можно без крупицы сожаления. Оно здесь ни к чему!
Итак, начнем.
Любовь, как бородатый мох,Напалм, тротил, кусок бетона,Любовь – как колокол,Но только вотНе любит звона.Любовь слепа, быть может,Скажете мне вы.Но к счастью нашемуТак не всегда бывает!Зато в местах, где есть любовь,Огонь и жар души,И пламя страстиПостоянно полыхает.Припев:Без денег много есть того,ЧтоНу, вот и хорошо! Готова песнь для группы «Лизуны». Халтурка, утренний гешефт, приятный пустячок, отвлекся. Попил чайку и можно снова приступать к стихам серьезным.
Итак, на чем остановился я – явлению боярину посланца на телегах самоходных. Боярин думу думает, гадает – что за птица пред ним такая вдруг предстала во весь рост. Портрет боярина мне нужно кратко дать, чтобы читатель вник в канву! Сейчас – но чур, похоже, кто-то вдруг решил отвлечь меня опять!
– Ах, Самуил, ах, Самуил!
– Ну что ты, дорогая?
– Потоп у нас, давай быстрее помогай мне!
– Проклятый унитаз опять потек, где вантуз, все, бегу локализовывать потоп!
Лучший из лучших
Капитан военно-воздушных сил США Билл Билки вошел в гараж. По-соседству с недавно приобретенным шикарным линкольном стоял сияющий хромовой отделкой Harley – мотоцикл для настоящих мужчин, брутальное олицетворение Америки, которую он так любил. Америка была для него всем
– палящее солнце и бесконечные просторы, зеркальная полоса шоссе и пейзажи, от которых сводило с ума.
«Да, не зря, ой не зря, наши предки вырезали всех индейцев!», – подумал он уже в который раз. – «За такую красоту можно было бы и еще парочку народностей умертвить! Но с другой стороны – разве индейцы не варвары? И разве мы не лучше их во всем? И разве они не отказались добровольно
передать свою землю нам? Так что все заслуженно – мы теперь хозяева, а их просто уже почти совсем не осталось. Исторически все так, как и должно быть!»
В отряде пилотов его называли философом. Иногда – долбанным философом. А иногда – философом, больным на всю голову. Но философом – в любом случае. Потому что он часто любил порассуждать о таких вещах, которые были недоступны остальным. Они были первоклассными парнями – пилотировали, как боги, пили пиво, задирали девчонок, гоняли на мотоциклах, но думать не привыкли.
«И, наверное, это к лучшему – военный вообще не должен иметь фантазию. В противном случае, ему будет страшно отправляться на задание. А уж пилот реактивного бомбардировщика должен быть абсолютно тупым!», – Бил Билки был в этом уверен и понимал, что сам он представляет собой некоторое исключение из этого правила.