Миссия вторжения
Шрифт:
Он нерешительно походил взад и вперед. А почему бы, собственно, и не позвонить? Можно просто поговорить по телефону. Ведь Вадим обещал, что они обязательно позвонят девушке. Родионов подошел к телефону, снял трубку и набрал номер. Пока ждал ответа, почувствовал, как его охватывает легкое нетерпение.
Но Вера была дома. И когда ее низкий, хрипловатый голос раздался в трубке, его охватило волнение, которого он давно не испытывал.
— Простите, что беспокою. Это Андрей Родионов, на которого
— А почему бы и нет? Это в России стесняются говорить о деньгах. Я уже избавилась от этой дурной привычки. Полагаю, ваша машина застрахована?
— Думаю, да. Мы взяли ее напрокат.
— Вы сдали ее в ремонт?
— Точно.
— Пришлите мне, пожалуйста, счет за ремонт. Запишите, сейчас я вам продиктую…
— А нельзя ли мне увидеть вас, так сказать, лично? Мы могли бы обсудить это с глазу на глаз.
«Рыбка на крючке», — подумала Вера.
Они договорились о встрече. Вера почувствовала, что решающую роль сыграла ее красота и парижский лоск.
Ее догадка подтвердилась, когда они встретились в кафе на авеню Гамбетта поблизости от того места, где произошел инцидент. Вера сидела в одиночестве за столиком в углу, погруженная в себя. Перед ней стоял полупустой бокал «мартини» со льдом. Проходящий мимо по улице клошар пробормотал сипловато: «Почему такая сердитая, крошка?» Она отвернулась. За соседним столиком пьяный наркоман, прищурясь, показал ей язык. Еще один тип разлетелся, будто по ошибке: «Давно ждешь, детка?» Вера коротко послала его подальше.
На нее здесь сильно клевали, хотя она и не походила на проститутку. Наконец, не спеша, подошел тот, кого она ждала. Родионов появился в кафе с шикарным букетом роз. Такой букет мог подарить только русский человек и только влюбленный. Французы — народ прижимистый, считают каждый франк, просто так подобными букетами не швыряются.
— Привет.
— Привет. Это в честь аварии? — пошутила Вера, принимая цветы.
— В честь встречи, которая произошла из-за аварии, — в тон ей ответил Родионов. Оба рассмеялись. Он сел. Поглядел вокруг, и кое-кто опустил глаза. Взглянул на Кольцову.
— Вера, есть интересное предложение. Давайте осушим бутылку шампанского. У меня почему-то хорошее настроение. И мне приятно видеть вас.
Она слегка улыбнулась.
— Предложение принимается.
Подошел официант, Андрей сделал заказ. Из невидимого источника лилась музыка, тихая, не бьющая по нервам.
— Кстати, Вера, куда вы так торопились, когда врезались мне в бок? — неожиданно спросил Андрей.
— На работу.
— Где работаете?
— В ночном клубе, танцовщицей.
— Как бизнес? Процветает?
— Все о'кей. Пятнадцать — двадцать штук в месяц делаю. В смысле
— Не обдирает хозяин?
— Что вы. Мы работаем по системе фифти-фифти, тебе половина и мне половина. Чем больше бабок я принесу клубу, тем больше меня ценят.
Они выпили шампанского. Родионов заказал жареных цыплят и коньяк. Спустя десять минут она уже называла его «Андрюша». И тут же решила перейти на «ты».
— Ты выступал когда-нибудь на сцене?
— Нет.
— Говори мне тоже «ты».
— Хорошо, Вера.
«Да, эта девушка не робкого десятка», — подумал Родионов. Наверно, выступления на сцене перед толпой разгоряченных мужчин прекрасно лечат от робости. Он наблюдал, как Вера, не поморщившись, отпила большой глоток коньяка.
— Восхитительно, — промолвила наконец она. — Просто восхитительно.
— Что именно?
— Чувство, которое охватывает тебя при выходе на сцену. Я как пастырь, а они — будто мои прихожане. Когда выхожу на сцену, смотрю сверху вниз. Вот они, мои поклонники, моя паства.
— Ты в Бога веришь?
— В Бога только неудачники верят. Чем хреновей живется, чем больше напрягов — тем больше и верят. У кого власть, сила, деньги, тот не верит.
— Зря ты так, Вера. Ты же на Западе, а здесь в Бога верят и президенты, и короли, и бизнесмены. А они имеют и власть, и силу, и деньги. А почему верят? Потому, что все в руках Божьих…
— Чушь! — перебила Вера и глаза ее не добро засверкали.
— Не будем спорить, — примирительно сказал Андрей. — В Россию пишешь?
Она улыбнулась. Легкой улыбкой — только глазами. Ее лицо при этом почти не изменилось, только озарилось изнутри. Она вдруг ностальгически вспомнила о своей прошлой жизни.
— Пишу домой редко, чаще звоню. Бардак там устроили. Сволочи! — Глаза ее опять влажно блеснули. — Бабушку и деда жалко. Всю жизнь — партия, коммунизм, а теперь… Дед у меня вторым секретарем крайкома был. Зовут домой только он и бабушка. А мама рада, что я здесь. Она меня понимает. Тут у меня за два года — сто штук. За эти деньги в России я бы из постели грязных чурок и не вылезала бы, А здесь я человек.
— Пристают мужики?
— Уж где меньше всего достают страдальцы по одному месту, так это в стриптиз-шоу. Я за все два года работы и не подумала с посетителем — извини — трахнуться. Если начинают напрягать — гуд бай, бэби! Хуже мужиков, чем туристы из России, не видела. Один мне говорит: сколько стоит потрахаться? У нас за такой вопрос могут из клуба выкинуть, но я не стала говорить вышибале. Так этот турист даже обиделся, дурак. В своем совке ты и трахайся!
Родионов бросил на нее короткий взгляд и вздохнул: