Миссия

Алексеев Александр

Соперники устроили навал. В одной из контратак минчан "Цыба" выходит один на один с Пираевым. Наш голкипер бросается форварду в ноги и выбивает мяч вверх. "Цыба", перепрыгнув через вратаря, бежит по инерции к воротам, согнувшись, как старик, Тут, на затылок форварду прилетает круглый и прыгает на горбушке. "Цыба" останавливается и посылает скатившийся с него мяч в ворота… 2:2.

В конце матча начал накрапывать дождь. Поле скользкое. Хорошо, что у меня шипы под дождь поставлены. Очень полезная вещь. Принимаю мяч в центре поля и из своих последних наэфидриненных сил ухожу от опекуна. Поймав, последнего защитника на

ложном замахе, обхожу его, поднимая с поля комья земли. И, прицелился ведь уже… Тут на меня сзади прыгает их "последний" и, проскользив руками по мокрой футболке, стаскивает с меня трусы. Причём все. Падаем. Трибуны в восторге ржут, как в цирке. Зрители на ТВ, думаю, тоже… Одиннадцатиметровый.

Устанавливаю мокрый мяч на точку. "Ленин", нервно прыгая на ленточке, шутит: "Ничего не оторвал? Может сходишь подмоешься?". "Разговорчики" — по военному скрипит судья и даёт свисток.

Разбегаюсь, но, в последний момент, поехала левая нога, и я, черпанув мяч правой, сел на задницу. Круглый, пролетев мимо рук "Ленина", ударился о штангу и укатился за пределы поля.

Вот жеж…

Получен статус "Футболист-штангист" с присвоением девиза "Штанга лучший друг на поле".

В нашей последней атаке минчане на подступах к штрафной срубают Боброва. Сёву уносят на носилках. С трибун ревут "Судью на мыло!", далее нецензурно… Оботов, взявшийся бить штрафной попал в стенку. Финальный свисток.

Прощай, Золото!

Толпа беснующихся болельщиков раскачивала милицейский коридор в подтрибунные помещения. Судье, кажется, пару раз дали леща. Минчане, втянув головы, трусцой убегали в раздевалку. Мне же некоторые плевали под ноги или кричали в след обидные слова, другие же протягивали руку для пожатия и говорили "Спасибо"…

Отдуваюсь за команду на раздаче автографов. Рядом сидит "минчанин" Боря Цыбин тоже подписывает билетики и бумажки. Стоящий перед столом мужчина похлопал себя по карманам и сказал, очевидно дочери-старшекласснице:

— Билеты выбросил, а блокнот дома забыл. Пошли.

Но смутно знакомая девушка не уходит, а пристально смотрит на меня, словно гипнотизируя. Паренёк из-за спины дядечки протянул ему листочек:

— Берите товарищ Самойлов. Мне ваш фильм "Сердца четырёх" очень понравился.

Чтобы закончить эти кошки-мышки включаю нимбы у этих троих.

Мама дорогая. Дядечку не вспомнил, а молодёжь — Василий Лановой и Татьяна Самойлова. СуперЗвёзды СССР. Они, вроде даже поженятся… Или я путаю?

Пока я подписывал две бумажки, Самойлова переключила внимание на Ланового. А тот, распушил перед нею хвост и нёс какую-то хрень про участие в автозаводском драмкружке, куда и звал будущую кинозвезду, нервно поглядывая на папашу.

Самойлов, скорчил нос, слушая монолог Ланового, хмыкнул и бросил всем: "Всего доброго". Татьяна кивнула мне, а Лановому подмигнула, мол "не переживай. Может, ещё где увидимся".

Представил их в будущем.

— Какая девушка, — с придыханием делится со мной пока ещё неизвестный всем Вася, — Лучшая в Москве.

И смотрит на меня так, словно я из жюри конкурса "Московская красавица". Киваю, на всякий случай и, прокашлявшись, говорю протокольным голосом в толпу: "Следующий."

8 октября 1950 года. Подмосковье.

Дача Булганиных.

Пока накрывали столы, Лёва с Дашей встречали подъезжавшую молодёжь, а Булганин-старший выходил с женой на встречу родни и элитных гостей. Вот так вот мероприятие запланированное под весёлую репетицию свадьбы, а точнее гулянка с танцами на природе, — всё это превратилось в пышный полуофициальный приём. А повод был достойный. На Политбюро перед съездом, с подачи товарища Хрущёва, одобрили для Булганина-старшего присвоение звания Героя Советского Союза. А то Молотов — Герой с четырьмя орденами Ленина, у Ворошилова — четыре ордена Ленина и шесть Красного Знамени, у Хрущёва и то три Ленина, а у Булганина только один. Несправедливо.

Как же тонко ублажили на Политбюро нового лидера. Он обожает красоваться на трибуне и получать награды и звания. Прямо "Леонид Ильич номер Ноль".

Короче, элита и родня приезжала обмывать Героя и познакомится с Лёвиной невестой. С Даши в личном деле уже сняли судимость. За работу на ткацкой фабрике дали медаль задним числом. Короче — передовая комсомолка, куда не плюнь.

А пятно с детьми? — спросит внимательный читатель. Отвечаю. В те годы приёмные дети были и в советских семьях обычным делом.

Вон с товарищем Шверником приехала приёмная дочь Зиба Ганиева. Они с Дашей обе снайперши. Бились под Ленинградом. Обе имеют ранения. Причём Зиба пролежала в госпитале два года. Всё это я узнал из разговоров среди элитной молодёжи. Такие вот нынче мажоры…

Вскоре все собрались и сели за длинный стол. Мы с Колобком уселись на "Чукотке". Во главе стола посадили высоких гостей, некоторые из которых даже не успели переодеться, приехав с подготовки к следующему дню Съезда. Выпили за нового Героя, за знакомство с невестой, а потом танцы. Чтобы хоть как-то спастись от Воли Маленковой, приглашаю на танец инженершу телецентра Людмилу Шверник. Тридцатисчемтолетняя тётя рассказала мне про подготовку телевизионщиков к фестивалю. Про экстренное открытие республиканских и областных телецентров. Про получение новой техники из США и из Европы. Про переговоры с немецкими телевизионщиками снимавшими Олимпийские игры 1936 года в Берлине. Восторженная инженерша ездит по моим ушам во время танца:

— Ты видел "Олимпию"? Ах, да… Её же не показывают в кинотеатрах. Там такая съёмка. Просто шедевр. Говорят, что сама Лени Рифеншталь может приехать с западногерманской группой. А вон видите на нас девушка смотрит. Это новая стажёрка у дикторов. Люда Соколова. По-моему она на тебя запала. Микоянам отказала и стоит одна-одинёшенька. Иди, пригласи…

И подталкивает меня в плечо. Подхожу к вспыхнувшей от улыбки девушке.

На Любочку похожа. Такая же холодная красота…

— А я ГИТИС заканчиваю, — лепечет мне возбуждённая девушка, — В следующем году или в Ногинск в драмтеатр или на телевидение дикторшей.

— Лучше на телевидение, — вставляю я свои пять копеек в монолог актрисы.

Та замирает в танце:

— Это ещё почему?

— А тогда я смогу Ваше лицо каждый день видеть на телеэкране. — щекочу я девичье самолюбие.

Та, широко распахнув глаза, поправляет меня, слегка прижавшись:

— Не ваше… Твоё лицо… Мы же договорились.