Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны
Шрифт:
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Прошло несколько недель мучительных раздумий, хлопот с объявлениями в газетах, не приносивших никакого результата, и вдруг на Хай-стрит перед Эрнестом предстала удача и, как водится, предстала внезапно и в самом неожиданном обличьи. Посланцем ее оказался бледный молодой человек в макинтоше с поднятым для пущей элегантности воротником и в полосатых брюках, купленных, как нетрудно было догадаться, еще к свадьбе. В его наружности — в круглом, мягко очерченном лице и пухлых розовых губах — было что-то женственное, однако взгляд у него был очень смышленый, и держался он с большим самообладанием.
— Если не ошибаюсь, вы как-то выступали на концерте в городском управлении? — осведомился незнакомец.
Эрнест подтвердил этот факт и, приняв предложенную ему папиросу, тем самым очутился в плену у своего собеседника. — Значит, я не ошибся, — сказал тот, услужливо зажигая спичку и поднося ее Эрнесту. Убедившись, что после такой любезности с его стороны добыча никуда не убежит, он объявил: «Я Артур Уилсон» — таким тоном, словно это было по меньшей мере «я Хор-Белиша», и выдержал паузу, видимо, уверенный, что его немедленно узнают. Не дождавшись желаемой реакции, он пояснил: — Рыжик Уилсон из «Гармонической пятерки», — и протянул визитную карточку в подтверждение своих слов, в которых, впрочем, Эрнест не усмотрел ничего неправдоподобного.
— Ищу пианиста. Мой постоянный лежит в больнице. Так что это только на время. Вас не заинтересует? — И он уставился на Эрнеста во все глаза.
— То есть как? — начал Эрнест, не сразу осознавший всю чудовищность такого предложения. — Вы приглашаете меня играть в вашем джаз-банде?
Уилсон, повидимому, не заметил ни возрастающего удивления, с которым произносились эти слова, ни того обстоятельства, что Эрнест был потрясен его дерзостью.
— В этом сезоне больше в ходу блюзы, чем настоящая джазовая музыка, — сказал он с точностью профессионала. — У нас в репертуаре, конечно, есть всякая, и с перцем и без него. Мы на все вкусы потрафляем.
Эрнеста передернуло от такого жаргона.
— Боюсь, что это не мой жанр. Я предпочитаю классиков, а джаз не очень люблю. — Он хотел сказать: «Джаз я презираю», но удержался из вежливости.
— Ну, уж если вы классиков играете, так тут и подавно справитесь, — сказал Уилсон. — Тут вся соль в том, чтобы уловить ритм.
— Но я совсем не играю джазовую музыку, — сказал Эрнест, словно провозглашая некий моральный принцип. — Мои любимые композиторы — Бетховен, Бах. В виде исключения — Кольридж-Тэйлор. — Он не хотел показаться снобом.
— Будете получать пятнадцать шиллингов за вечер, — продолжал Уилсон, направляя его внимание на более существенную сторону вопроса. — Два вечера в неделю в течение сезона. Иногда будет и три. Кроме того, полагается ужин.
От тридцати шиллингов до двух фунтов в неделю. Несмотря на верность искусству и высоким идеалам, Эрнест немедленно произвел этот подсчет. В городском управлении он получал два фунта за целую неделю нудной, утомительной работы. Этот джаз сразу удвоит его доходы. Ему никогда не приходило в голову, что можно так легко зарабатывать деньги.
— Приходите на репетицию, попробуйте. Мы народ неплохой.
— Не знаю, смогу ли я.
— А что вам мешает?
Эрнест затруднялся ответить на этот вопрос. Ему казалось, что Уилсон сочтет его щепетильность просто глупой.
— Я вам сообщу, если надумаю.
Отделавшись от этого навязчивого юноши, он обсудит все спокойно и не торопясь. Два
— Я подумаю, — сказал он, растерявшись от наплыва всех этих мыслей. Но другая половина его мозга говорила: стоит ли придавать этому такое значение? Он будет играть на танцевальных вечерах, только и всего. Ничего ужасного тут нет. Будет зарабатывать деньги. Его осыплют золотом. Прежние планы, повидимому, неосуществимы; на одни объявления ухлопано семь шиллингов.
— Но мне нужно подыскать кого-нибудь сегодня же. Время не терпит. Мы должны играть в пятницу.
Эрнест еще миг колебался на краю пропасти, но такая реальность, как ближайшая пятница, заставила его ринуться в бездну. — Хорошо, приду. Попробую. Посмотрим, как получится.
И у него сразу отлегло от сердца. Он принял определенное решение, а это всегда было для него самое трудное. И он продолжал путь в приподнятом настроении духа. Первые пятнадцать шиллингов — дело верное, и, может быть, на следующей неделе он получит еще столько же. Дома эти деньги будут не лишние; пригодятся в хозяйстве. Это соображение хотя и несколько запоздалое, облагородило его поступок, навело на него глянец жертвенности. Он артист, но ради семьи он, готов поступиться своими принципами, готов играть эту трескучую дребедень на потребу толпы. Так было и с Шубертом, что именно было с Шубертом, он не помнил, но что-то в этом роде было, когда тот жил в Вене.
Одно только его утешало: насколько он помнил, «Гармоническая пятерка» выступала во фраках. Показаться Килворту в костюме румынского цыгана было бы свыше его сил.
Побрившись без всякой на то необходимости и облачившись в выходной костюм, Эрнест явился на квартиру к Уилсону, готовясь к предстоящему посвящению в тайны ритма. В том мире, в который он теперь вступал, считалось аксиомой, что ритм присущ только популярной музыке. Обитатели этого мира признавали, что синкопы — изобретение Генделя (или кого-то в этом роде), но Гендель то ли не сумел оценить их в должной мере, то ли по скудости воображения испугался того огонька, который есть в синкопированной ритмике. Поэтому ни одна его вещь не может быть причислена к разряду тех, которые теперь именуются боевиками.
Хотя Рыжик Уилсон был одних лет с Эрнестом, но он уже успел обзавестись женой, ребенком и, будучи дирижером «Гармонической пятерки», пользовался некоторой известностью в Килворте. На ближайших к его жилищу улицах и особенно в соседних домах он слыл нарушителем общественной тишины и спокойствия, а репетиции «Гармонической пятерки» вызывали ярость окружающих, выливавшуюся в мстительные постукивания в стену, постоянные перебранки у дверей и бесконечные потоки писем от адвокатов. Уилсон по-своему тоже был мучеником искусства. Но и он, и миссис Уилсон относились к этим неприятностям легко и считали свое теперешнее местопребывание всего лишь временной остановкой на пути Рыжика к богатству.