Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны
Шрифт:
Дэнби ушел к себе, хлопнув дверью. При этом звуке что-то словно вскипело в душе Эрнеста и перелилось через край. Он выбежал на улицу, задержал такси и, просунув голову в окошко, задыхаясь, спросил:
— Сколько, он сказал, вам предлагают, сэр?
Игл ответил сколько.
— Вранье, сэр. Дают больше, только он задержал письмо у себя. Не соглашайтесь.
Глаза Игла сверкнули. — Я так и знал, что дело нечисто.
— Я к вам зайду вечером, сэр.
— Пожалуйста! — сказал Игл, и его сухие пальцы неловко сжали руку Эрнеста.
— Вы славный
Такси отъехало. Эрнест взбежал по ступенькам, вошел к себе в комнату за пальто и шляпой и столкнулся с Дэнби лицом к лицу.
Дэнби задыхался от ярости. — Что вы говорили этому старому идиоту?
— Я спрашивал его насчет конторских книг.
— Врете, чорт вас дери! — закричал Дэнби и сжал рукав Эрнеста в своем волосатом кулаке. С минуту они с вызовом смотрели друг другу прямо в глаза. Потом Эрнест стряхнул руку Дэнби со своего рукава и так толкнул его, что он отлетел к перегородке.
Ему пришло в голову, что дела теперь уже не поправишь — место потеряно.
— Не трудитесь увольнять меня, мистер Дэнби. Я ухожу сам.
— И слава богу! Жалованья вы не получите. Слышали? — заорал он. — Не получите!
Эрнест побледнел от гнева. Решительным движением он поставил кассу на стол между собой и Дэнби и твердо взглянул ему в глаза.
— Вот как, не получу? — сказал он со зловещей мягкостью в голосе и отпер ящик. Дэнби молча смотрел на него — его испугал этот приступ ярости у обычно тихого Эрнеста.
Эрнест хладнокровно отсчитал, сколько ему следовало, взял свою страховую карточку и вышел.
Так за полгода он прошел путь от канцелярии городского управления, через контору агента по продаже недвижимости к месту помощника заведующего прачечной, которая находилась при последнем издыхании. Игл предоставил ему это место, пока он не подыщет себе другого или пока прачечная не закроется.
Но он так вырос за последнее время, что сообщил об этом Эви скорее радостно, чем с огорчением. В его рассказе была некоторая доля грусти, но был и юмор, и частично доля этого юмора была направлена по его собственному адресу. На будущее он взирал с легким сердцем — и это было ново для него.
Быть может, Эви поняла, что видит перед собой нового человека, отчасти созданного ее руками. Она дала ему понять, что гордится им.
— Ты мне напоминаешь цыплят, которых я видела в инкубаторе, Эрнест. Они долбят и долбят скорлупу, а продолбив, силятся вылезти на волю и не могут. А потом вдруг сразу выпрыгивают из скорлупы. И тогда они становятся свободными, совсем другими существами. Вот что ты мне напомнил.
Эрнест в изумлении смотрел на нее.
— При чем же тут цыплята? — спросил он озадаченно.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Приблизительно в это же время мистер Бантинг осуществил давно лелеемую мечту: нанес визит фирме Брокли. Первоначально он намеревался лихо подкатить на собственной машине к главному подъезду, но чем ближе к Сити, тем движение становилось все затруднительнее, и в Ильфорде он,
С каким волнением он толкнул вращающуюся дверь, вошел под давно знакомый кров и вдохнул давно знакомые запахи! Черный лак и скипидар волновали его сердце сильнее, чем аромат лилий.
А вот и Кордер, который ни капельки не изменился; все такой же худой, с выбритым до синевы подбородком и подвижным, словно гуттаперчевым, лицом; он чему-то поучает своего помощника в столь красноречивых выражениях, что сам Квинтилиан ахнул бы от изумления. Обернувшись, он увидел Бантинга, и лицо его сперва растянулось, выражая крайнее изумление, потом сморщилось в приветственную улыбку.
— Не Бантинга ль я вижу пред собой? — воскликнул он и зашагал навстречу ему через свернутые в трубку дорожки и куски линолеума, роняя по их адресу: — Прочь, ненавистные поддельные ковры! — Он то пожимал руку мистера Бантинга, то похлопывал его по плечу, то игриво тыкал костлявым пальцем в живот. Он немедленно понес какую-то чепуху вроде: «Привет тебе, ты светлый дух, не птица», и «На смену тьме и льдам идет, сияя, лето», и хотя мистер Бантинг понимал, что это всего-навсего стихи, он так, растрогался этим искренним изъявлением дружбы, что должен был вынуть сигару изо рта и несколько раз подряд шумно высморкаться — только после этого он несколько успокоился.
Потом они пошли в кафе Мак-Эндрью (Кордер, махнув на все рукой, ушел, никому не сказавшись, и даже особенно настаивал на этом), и там Кордер вывел официанток из послеполуденной дремоты, проскандировав во весь голос: — Вы, черные, полуночные ведьмы, какое здесь творите колдовство? — По мнению мистера Бантинга, он, пожалуй, хватил через край — ведь они всего-навсего пользовались короткой передышкой между обедом и пятичасовым чаем. Все официантки помнили мистера Бантинга, они бросились к нему, они наперебой хлопотали о чае, одна даже погладила его по голове, так что он опять расчувствовался. Он и понятия не имел, что его здесь так любят. «Видно я и в самом деле не такой уже плохой человек», — подумал он.
Потом они с Кордером пили чай и сплетничали самым непозволительным образом. Кордер то наклонялся к нему и шептал на ухо, то откидывался назад для усиления эффекта и жестикулировал папироской. У Брокли были большие перемены, совершенно непредвиденные. Вентнор ушел, Слингер ушел, — и оба не просто ушли, а с треском. Обнаружены злоупотребления. Мистер Бантинг насторожил уши.
— Феноменальные, — сказал Кордер.
— Не может быть! — отозвался мистер Бантинг, мысленно отмечая этот непонятный, но чрезвычайно красивый эпитет; и пожелал узнать, что же все-таки сталось с Вентнором и Слингером.