Мистер Кэвендиш, я полагаю..
Шрифт:
— Ты присутствовала при этом?
Она ухмыльнулась.
— Мы все там были.
— Даже моя бабушка?
— О, да.
Он тихо засмеялся, несмотря на решимость оставаться сердитым.
— Прошу прощения, что пропустил это.
— Я тоже прошу прощения, за то, что ты пропустил это.
Что–то было в ее голосе…И когда он посмотрел, что–то также было и в ее глазах. Но он не хотел видеть этого. Он не хотел знать об этом. Ему не нужны были ее жалость и сочувствие или чем бы это не было,
Стоили ли эти несколько моментов близости того, чтобы поддаться собственному страданию?
И они принадлежали только ему. Это была такая вещь, которая могла быть определена как совместный опыт.
Ах, да, я — мужчина, когда–то известный как герцог Уиндхем.
Это будет самой обсуждаемой темой на приемах.
— Мне кажется, что мистер Одли напуган, — сказала Амелия.
— Так и должно быть.
Она в подтверждение кивнула, с задумчивым выражением.
— Я тоже так думаю. Ему придется многому учиться. Ты всегда был ужасно занят каждый раз, когда я была в Белгрейве.
Он взял кружку с элем, не потому что захотел его – это была его третья кружка, скорее он думал, что ему уже достаточно. Но если бы ей пришло в голову, что он планирует сделать такую глупость как напиться, возможно, она ушла бы.
Без нее было бы легче.
Сегодня. Здесь. Он был мистер Томас Кэвендиш, джентльмен из Линкольншира и прямо сейчас было бы легче без нее.
Но она не поняла намека, и даже наоборот, казалось, более глубоко обдумывала это, так как сказала:
— Я уверена, что Грейс поможет ему. Она так много знает о Белгрейве.
— Она хорошая женщина.
— Да. — Она посмотрела вниз на свои пальцы, лениво исследующие царапины и вырезы на столе, а затем посмотрела вверх. — До этого путешествия я не очень хорошо ее знала.
Он нашел ее утверждение странным.
— Ты знала ее всю свою жизнь.
— Но не очень хорошо, — прояснила она. — Она всегда была подругой Элизабет, не моей.
— Я предполагаю, что Грейс не согласилась бы с твоим утверждением.
Ее брови приподнялись, достаточно для того, чтобы выказать, свое презрение.
— Легко заметить, что у тебя нет братьев и сестер.
— То есть?
— Невозможно одному в равной степени дружить с двумя братьями или сестрами. Один из друзей всегда должен быть главным.
— Как сложно это должно быть, — сказал он сухим голосом, — относиться по–дружески к сестрам Уиллоуби.
— В пять раз сложнее, чем относиться по–дружески к тебе.
—
Она холодно посмотрела на него.
— В данный момент я бы с этим согласилась.
— Ой! — Он натянуто улыбнулся. Преувеличенно.
Она не ответила, что по непонятной причине задело его. И так – хотя он знал, что ведет себя, как осел – он наклонился, внимательно рассматривая ее руки.
Она немедленно отдернула их.
— Что ты делаешь?
— Проверяю наличие ногтей, — ответил он, в его голосе звучала самодовольная улыбка.
Она остановилась. Резко.
— Ты изменился.
Этого было достаточно, чтобы он засмеялся.
— Ты это только что поняла?
— Я говорю не о твоем имени, — выпалила она.
— О, тогда это должно быть мое обаятельное отношение и вид.
Ее губы сжались.
— Ты обычно не так язвителен.
Боже мой. Чего она от него ожидала?
— Молись, если ты хоть немного симпатизируешь мне, леди Амелия. Разрешается ли мне хотя бы несколько часов, чтобы оплакать потерю всего, что у меня было, дорогая?
Она села, но ее движения были робки, и она не выглядела спокойной.
— Прости меня. — Ее рот сжался, и она сглотнула, прежде чем сказать — Мне следовало быть более понимающей.
Он раздражительно вздохнул, потирая руками веки глаз и лоб. Проклятие, он был утомлен. Он не спал прошлой ночью, ни капельки, и как минимум час его бессонницы был проведен скорее из–за неудобного состояния от того, что он хотел ее. И сейчас она действовала таким способом?
— Не проси моего прощения, — сказал он, изнуренный всеми событиями.
Она открыла свой рот, но потом закрыла его. Он подозревал, что она хотела извиниться за извинение.
Он взял другую выпивку.
И снова она не поняла намека.
— Что ты будешь делать?
— Сегодня днем? — пробурчал он, зная, что она не это имела в виду.
Она одарила его раздраженным взглядом.
— Я не знаю, — ответил он в раздражении. — Прошло только несколько часов.
— Ну, да, но ты думал об этом уже около недели. На корабле ты был вполне уверен в таком исходе.
— Это не одно и тоже.
— Но …
— Ради Бога, Амелия, перестань.
Она отступила, и он мгновенно пожалел о своем взрыве. Но недостаточно, чтобы извиниться.
— Я лучше пойду, — сказала она ровным голосом.
Он, конечно же, не собирался останавливать ее. Не пытался ли он освободиться от нее? Она выйдет за дверь, и он наконец–то обретет мир и покой, ему не придется только сидеть здесь, с трудом пытаясь не смотреть на ее лицо.
На ее губы.