Мистер Монстр

Уэллс Дэн

Я уставился на него:

— Ты спятил?

— Нет, — ответил Макс. — Это ты спятил. Я думаю, ты перебарщиваешь со своей игрой. Смотри отпугнешь ее. Она, может, уже бы тебя пригласила, если бы ты не изображал саму неприступность.

— Ты это к чему?

— К тому, что я не слепой. Я уже говорил, она очень горячая. Пока ты игнорируешь ее, она постоянно стреляет в тебя глазками. Кажется, она считает тебя загадочным, а я вот начинаю думать, что ты просто идиот.

Это было нужно мне меньше всего. Я и так с трудом контролировал мистера Монстра: ночами жил его фантазиями, днями сооружал клетку из правил

и запретов, чтобы не дать фантазиям стать реальностью. Мистер Монстр хотел калечить людей, иногда сильно, а то, что он собирался сделать с Брук, вообще не укладывалось ни в какие рамки. Он мечтал завладеть ею целиком и полностью, а значит, только после ее смерти. Внутри меня клокотали черные желания, и я только и мог себе позволить, что изредка поглядывать на Брук и улыбаться. А тут передо мной сидел мой друг, единственный друг, и говорил, что я должен уделять ей больше внимания: проводить с ней время, чаще думать о ней и всячески ее завлекать.

Что-то должно было измениться, и очень скоро. Иначе никто вокруг меня не будет в безопасности.

Глава 7

На свое шестнадцатилетие я получил покойника: наконец-то умерла миссис Содер, старейшая жительница Клейтона. Тело уже извлекли из пластикового мешка, и оно неподвижно лежало на стальном столе для бальзамирования. Она умерла в больнице, и тело нам доставили в больничном халате, что облегчало задачу: не требовалось ломать голову по поводу одежды и добиваться у родственников разрешения разрезать ее. Следовало только поддеть две-три завязки и в несколько секунд освободить труп от халата. Бальзамирование тоже обещало быть слишком легким, и я хотел уделить ему как можно больше времени, чтобы получить от процесса настоящее удовольствие.

Мама в канцелярии подписывала какие-то бумаги с Роном, коронером, а Маргарет еще не появлялась. Формально канцелярией у нас заведовала Лорен, но она до сих пор не разговаривала с мамой и, естественно, не приходила.

Тем больше времени у меня оставалось.

Я прикоснулся к волосам трупа — длинным, шелковистым, молочно-белым. Миссис Содер было почти сто лет, когда она умерла, и из-за старческого горба тело странным образом искривлялось на столе. Первое, что ты делаешь с телом, — это, естественно, убеждаешься, что оно мертво. Когда закончишь работу, оно будет мертво однозначно, так что лучше выяснить это до начала.

В одном из ящиков у нас лежало маленькое зеркальце, и я поднес его к носу тела. Если оно живое, даже в коме, зеркало затуманится от дыхания. Держа зеркало, я досчитал до двадцати, но ничего не заметил. Оно не дышало. Я убрал зеркало и вытащил швейную иглу, тонкую и острую, но достаточно большую, чтобы удобно держать в руке. Я принялся колоть кончики пальцев трупа — неглубоко, чтобы не порвать кожу, но достаточно сильно, чтобы вызвать у живого человека непроизвольную реакцию. Безуспешно. Тело было мертво.

Я подтащил передвижную раковину, ведро на стойке с колесами, и поставил под головой тела. Второй шаг при бальзамировании — омывание, и волосы тут важнее всего остального, потому что заметнее. Такое впечатление, что этому телу никто давно не мыл и не расчесывал волосы, но меня это ничуть не тяготило. Просто придется потратить больше времени. У нас был маленький резиновый шланг,

подведенный к стационарной раковине, и я поднес его к столу, чтобы намочить волосы. Специальных шампуней для трупов не существовало, и мы пользовались обычным, тем же, которым мылись сами. Я выдавил немного чуть выше лба и принялся втирать.

— Привет, Джон, — сказала мама, быстро входя в комнату.

На ней был зеленый медицинский халат, лицо казалось возбужденным: глаза чуть расширены, рот приоткрыт, зубы сжаты, — но двигалась она свободно, почти небрежно. Иногда мне кажется, что ей нравится выглядеть возбужденной и действовать соответственно, даже если это игра.

— Извини, что оставила тебя одного. У Рона какие-то новые бланки, я таких прежде не видела.

— Нестрашно.

Мама остановилась и посмотрела на меня:

— Ты себя нормально чувствуешь?

— Конечно нормально. Мою этому волосы.

— Ей волосы, — поправила мама, поворачиваясь к столу.

— Ей волосы, — повторил я. — Извини.

Я всегда называл трупы «это» или «оно», потому что… ну, очевидно же. Они мертвые. Но обычных людей это беспокоит. Так трудно запомнить.

— А где Маргарет? — спросил я.

— Я ей сказала, что она может не беспокоиться, — ответила мама. — Тут легкий случай — мы и без нее обойдемся, а она пускай займется планированием похорон с родственниками.

— По-моему, обычно ты так не делаешь?

— Вдруг я просто хочу провести время с сыном? — сказала она, обнажив зубы в улыбке, — она всегда так улыбалась, когда пыталась шутить. — Тебе это никогда не приходило в голову?

Я посмотрел на нее с серьезным видом:

— Моя любимая часть семейного единения — когда мы очищаем полости тела. А твоя?

— А моя — когда ты не корчишь из себя умника, — отрезала она и сняла с полки баллончик дезинфектанта. — Да, проверь на себорею. Она две недели провела в больнице, и одному Богу известно, мыли ее там или нет.

Я посмотрел на его голову — ее голову — и раздвинул волосы, чтобы увидеть кожу:

— Да, какая-то грязь.

— Себорея, — подтвердила мама. — Это жир и мертвые кожные клетки, очень трудно отмыть. Попробуй так. — Она направила на открытый участок кожи струю из баллончика. — Спрей должен их проесть. Налегай на щетку.

Я прижал щетку к коже и принялся осторожно сдирать грязь. Через несколько минут спрей действительно разъел слой жира, и он стал подаваться. Когда я решил, что хватит, волосы были практически чистыми. Я снова смочил их, на этот раз сильнее, и потер щеткой, чтобы легче было прополоскать.

Я подстраиваю работу щеткой под биение сердца: один удар — одно движение. Неторопливо, размеренно; впервые за много недель я чувствую себя спокойно. Бальзамирование — такая же работа, как и любая другая, но у каждого, кто зарабатывает этим себе на жизнь, свой подход к делу. Для моего отца это была форма уважения, способ почтить память тех, кто ушел. Для мамы — что-то вроде служения. Она тратила долгие часы на помощь тем, кому уже по-настоящему не помочь. А потом еще больше времени проводила с членами семьи, чтобы устроить подобающее погребение. Оба моих родителя считали бальзамирование важным делом и подходили к нему чуть ли не с трепетом. Они относились к мертвым с глубоким почтением — это и соединило их в свое время.