Мистер Морг

МакКаммон Роберт Рик

– Если никто не выпроводит отсюда этого черного урода, – объявил он, вздернув подбородок, – то позвольте мне проткнуть его!

Грейтхаус отступил. Мэтью подумал, что теперь-то уж точно пора выбираться на улицу, где не так опасно, как здесь. Но от Грейтхауса не последовало указания уносить ноги, все та же полуулыбка, способная взбесить кого угодно, не сходила с его лица.

Когда на сцену вышел фехтовальщик, Зед посмотрел на Грейтхауса, как показалось Мэтью, вопросительно, но о чем бы ни хотел осведомиться раб, ответа он не получил. Попытки Диппена Нэка встать увенчались успехом, и констебль поднял дубинку, чтобы начать вершить правосудие

согласно своим представлениям. Пошатываясь, он сделал шаг по направлению к Зеду, но Грейтхаус схватил его за шиворот, посмотрел на него, твердо сказал:

– Нет, – и, как ребенка, усадил обратно на стул.

Нэк не стал больше пытаться вставать, и правильно сделал.

Единственная в заведении дама, издав страшный вопль, метнула в Зеда кружку с намерением размозжить ему голову. Но кружка в цель не попала: Зед поймал ее одной рукой. Помедлив мгновение, чтобы прицелиться, Зед, в свою очередь, запустил кружкой прямо в лоб джентльмену с клинком, и тот рухнул без чувств.

– Убии!.. Убии!.. – завопил Скелли, очевидно желая прокричать: «Убили!», но рот его не мог справиться с задачей. Он все-таки сумел по-крабьи резво проковылять мимо Зеда и вырваться через дверь на Уолл-стрит, голося: – Убии!.. Убии!.. – и направляясь через улицу прямиком к «Кошачьей лапке».

Твердолобый Боскинз воспользовался моментом, чтобы проявить себя. Он метнулся вперед – со скоростью, которой трудно было ожидать от такого крупного человека, – и выплеснул остававшееся в его кружке бренди прямо в глаза Зеду.

От боли раб издал гортанный звук и отшатнулся, вскинув обе руки, чтобы протереть глаза, и поэтому не увидев (а Мэтью и Грейтхаус увидели), как Твердолобый достал из кармана и ловко нацепил на пальцы правой руки медный кастет.

С Мэтью было достаточно.

– А ну-ка хватит! – крикнул он и двинулся на помощь Зеду, но чья-то рука схватила его за сюртук и дернула назад, от греха подальше.

– Стой, где стоишь, – сказал Грейтхаус тоном, означавшим, что спорить бесполезно.

Видя, что Зед ослеплен бренди, Бейтер осмелел. Он рванулся вперед и что было сил ударил Зеда в левую скулу, а потом пнул в правую голень, и та хрустнула так громко, что у Мэтью не оставалось сомнений: кость треснула. Внезапно к Бейтеру протянулись две черные руки, затрещала рвущаяся ткань, и Бейтер лишился большей части своей рубашки. Зед почти небрежно выбросил вперед локоть, и короткий нос Бейтера, торчавший над его разинутым ртом, был разбит таким мощным ударом, что кровью забрызгало даже висевшие под потолком фонари. Бейтер заголосил, словно младенец, зовущий мать, упал, подполз по полу к Твердолобому и схватился за его ноги. Тот заорал:

– Пошел к черту! – и яростно задрыгал ногами, пытаясь освободиться, а Зед в это время промокал глаза Бейтеровой рубашкой, удаляя остатки жгучего бренди.

И вот, как и ожидал Мэтью, настал момент, когда должны были схватиться два лысых быка.

Твердолобый не стал дожидаться другого удобного момента. Пинком отбросив в сторону всхлипывающего Бейтера, он шагнул вперед и что есть силы двинул кулаком с кастетом Зеду в лицо. Но бандитское орудие встретило на своем пути один лишь воздух: Зед увернулся – только что был здесь, и вот его уже нет. Вторая попытка принесла тот же результат. Твердолобый теснил противника, подняв левую руку, чтобы отразить нападение, а правой ожесточенно молотя по воздуху.

– Врежь ему! Врежь! – во все горло орала дама.

Упорства у Твердолобого было

хоть отбавляй, и звериной силой он уж точно не был обделен. Но удача от него отвернулась: куда бы он ни метил своим кастетом, Зеда-невольника там уже не было. Удары сыпались все быстрее, но и Зед все скорее уворачивался от них. Лоб Боскинза блестел от пота, грудь ходила ходуном. Через дверь, висевшую на одной петле после того, как Скелли так невежливо ушел, с пьяными криками потекла развеселая толпа, прибывшая, по-видимому, из «Кошачьей лапки». Зед не обращал на входящих ни малейшего внимания, посвятив все усилия тому, чтобы не поцеловаться с кастетом.

– Стой на месте и дерись, черный трус! – брызгая слюной, рявкнул Твердолобый.

Он махал кулаком уже как попало и все с меньшей силой. В отчаянии он потянулся к Зедову шейному платку, чтобы удержать раба на месте, но не успели его пальцы уцепиться за шелк, как Зед отвел правую руку назад, и кулак его врезался Твердолобому прямо в челюсть – со страшным глухим стуком твердо ударилась плоть о плоть, и ликующие крики мгновенно стихли, как будто таверну только что посетило мистическое видение. Твердолобый закатил глаза, колени у него подогнулись, но он не выпускал из пальцев шейный платок Зеда, а правый кулак занес для ответного удара просто машинально, ибо способность соображать явно покинула его.

Зед легко, чуть качнув головой, увернулся. И тут произошло то, о чем потом будут судачить повсюду, от Большого дока до Почтового тракта: Зед подхватил Твердолобого Боскинза, как мешок кукурузной муки, и, крутанув, швырнул твердым лбом вперед в заколоченное окно, сквозь которое уже вылетело так много жертв других потасовок, – правда, те были далеко не такими крупными. Когда Твердолобый с грохотом вывалился наружу, где его ожидала жестокая встреча с Уолл-стрит, вся фасадная стена содрогнулась, и собравшиеся там поспешили с воплями отступить из страха, что она обрушится. Застонали стропила, посыпались опилки, заскрипели цепи, на которых взад-вперед раскачивались фонари, а в развороченном дверном проеме появился главный констебль Гарднер Лиллехорн.

– Что здесь происходит, семь чертей вам в зубы? – прокричал он.

– Сэр! Сэр! – Нэк уже снова был на ногах и шатко двигался к двери. Мэтью заметил: то ли констебль пролил себе на колени свой напиток, то ли ночной горшок ему уже не понадобится. – Сэр, я пытался прекратить это! Клянусь!

Проходя мимо Зеда, он шарахнулся в сторону, словно боялся, что его постигнет участь Твердолобого и он тоже вылетит в окно.

– Да заткнись ты! – ответил ему Лиллехорн. Ярко разодетый, в костюм и треуголку тыквенного цвета и чулки, желтевшие над начищенными коричневыми сапогами, он вошел в таверну и с отвращением сморщил нос, обводя место происшествия критическим взглядом. – Трупы есть?

– Эта ворона хотела всех нас убить! – крикнула дама. В каждой руке у нее было по недопитой кружке с бренди, которые она позволила себе прихватить со стола, где до этого сидели портовики. – Посмотрите, что он сделал с этими беднягами!

Лиллехорн постукивал по ладони затянутой в перчатку левой руки серебряной львиной головой, украшавшей его черную лакированную трость. Поворачивая бледное длинное лицо с тщательно подстриженной черной эспаньолкой и усами, он внимательно осматривал зал. Его узкие черные глаза были такого же цвета, как и волосы, которые он, как поговаривали, обильно красил тушью и которые были собраны сзади в косицу ленточкой в цвет чулок.