Мистер Скеффингтон

Арним Элизабет

И старая леди шлепнула на стол очередную карту.

– Старый мореход! Точно! – воскликнула Фанни, да так и замерла – с чайником в руке. – А я все вспоминаю, вспоминаю – с самого ленча, с тех пор, как вы взялись мне жаловаться.

– Кто, я?

– Я потому и ушла – вы меня прищучили, совсем как этот старый мореход.

– Это я-то вас прищучила? – Усохший рот широко открылся, образовав правильную окружность, – старая леди отчаянно отпиралась.

– Ладно, не прищучили, но отловили слушательницу, не расположенную

вам внимать, – улыбнулась Фанни.

– Да я… да я в жизни ничего подобного не делала! – вскричала старая леди, возмущенная до глубины души. – А если вы вообразили, будто я могу хотя бы помыслить об отлове незнакомой мне особы, притом такой, которая…

– А по-моему, – Фанни как ни в чем не бывало долила в свою чашку до краев, – наши с вами отношения доросли до откровенности в высшем ее проявлении.

– Под откровенностью вы, конечно, разумеете грубость…

– Нет, прямоту.

– Какая разница!

– Существенная. Грубость всегда направлена на конкретного человека, а мы с вами на личности не переходим. Мы просто говорим прямо, потому что нам больше не грозит встретиться.

– В таком случае к чему: к прямоте или к грубости, – вкрадчиво начала старая леди, – отнесете вы мой на это ответ «ну и слава богу»?

– Я сочту такой ответ правдивым, – снова улыбнулась Фанни.

Она снова улыбнулась – она, которая менее часа назад…

Глядя на пламя в камине, Фанни принялась за тостик. Она словно позабыла о старой леди и перенеслась в парк Нового колледжа, вторично едва не споткнувшись о две пары ног…

– Уже уходите? – с надеждой спросила старая леди, поскольку Фанни вдруг резко отодвинулась от камина.

– Мне жарко, – объяснила Фанни. Она действительно ощущала душный зуд, да только огонь в камине был тут ни при чем.

– Вот как. А я подумала, вам пора, – протянула воспрянувшая было старая леди.

– Я вызвала такси. Не могу ведь я уйти, пока оно не приедет.

– И когда это случится?

– Теперь уже скоро.

– Знаете что? Поскольку я согласна с вами насчет невозможности нашей новой встречи, я вам скажу одну вещь…

– В смысле грубость?

– Нет, правду. Впрочем, воспринимайте как вам угодно. А теперь склоните слух. Итак: хотя внешность ваша играет против вас…

– Зачем так говорить? – перебила Фанни. – Мы с вами выглядим совершенно по-разному, однако я не считаю, что ваша внешность играет против вас, равно как и моя едва ли играет против меня. Пути в жизни мы избрали разные, только и всего.

– Совершенно разные. Позвольте же закончить мысль. Хотя ваша внешность играет против вас – вам это подтвердит любой священник или просто солидный человек, – в целом вы производите впечатление интересной личности. Или нет, не совсем так: слово «интересной», пожалуй, здесь лишнее. Скажем без ненужного пафоса – вы определенно личность.

– Да, – кивнула Фанни, нашарила в сумочке сигарету, прикурила, но тут же воскликнула: –

Ой, простите! – и швырнула ее в камин, ибо старая леди нарочито закашлялась. – Да, – продолжила потом с серьезным видом, – я часто думала, что из меня вышло бы что-нибудь путное, стоило мне только собой заняться.

Дверь открылась.

– Ваше такси ждет, мэм, – объявил официант.

– Ну, может, не так уж часто, – поправилась Фанни, беря шляпку. – Мой образ жизни не предполагал размышлений. Точнее будет сказать – я думала об этом периодически.

– Ваш образ жизни? – повторила старая леди. Подозрения ее проснулись, собственный комплимент показался преждевременным. – Неужели вы и впрямь…

– Да. Я и впрямь пятидесятилетняя женщина, – отрезала Фанни и встала.

С тщательностью, диктуемой исключительно давней привычкой, она принялась, глядя в надкаминное зеркало, пристраивать на голове шляпку – словно от шляпок все еще что-то зависело.

– Вот заладили про свои пятьдесят лет! Хватит, наслушалась, – капризно протянула старая леди.

– Это не все, – не смутилась Фанни, поправляя локон и оценивая эффект, словно от локонов все еще что-то зависело. – Я не просто пятидесятилетняя женщина, я – дура.

– В этом сомнений с самого начала не было, – заверила старая леди.

Готовая к выходу, Фанни взяла перчатки и отчеканила:

– Сегодня днем – если точнее, после ленча, а если еще точнее – сразу после того, как я покинула эту гостиную, – мне открылось, что нет дуры более безнадежной, чем дура старая.

– Я так и знала, что вам нынче не подфартило! – был ей исполненный триумфа ответ. – Только не посвящайте меня в подробности, – быстро добавила старая леди, предостерегающе вскидывая руку. – Не то ваш поезд уйдет.

* * *

Между Оксфордом и вокзалом Паддингтон поезд делал всего одну остановку – на станции Слау. До этой остановки Фанни, одна-одинешенька в купе, предавалась горьким размышлениям.

«Нужно все как следует обдумать, – сказала она себе. – Не может быть, чтобы ошибались все без исключения».

Пренеприятнейшее это занятие – обдумывать, да еще по столь крайней необходимости. Фанни считала себя женщиной стойкой и здравомыслящей: полагала, что, выпади ей испытание, проявит героизма не меньше, чем ее прославленные пращуры. И вот оно выпало, встало на ее доселе усыпанном розами пути – банальное, самое что ни на есть житейское дело в глазах окружающих; дело, отнюдь не стоящее героизма. Проявлять героизм по столь ничтожному поводу просто нелепо. Ибо разве не смешна и не жалка женщина, поднимающая шум только потому, что в свой черед постарела и утратила красоту? Однако для женщины, которая всю жизнь была бесподобно хороша, поистине трагично обнаружить, что красота составляла всю ее суть, и вот теперь, когда она утрачена, исчез и стержень, и держаться больше не за что.

Конец ознакомительного фрагмента.