Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет

Дашкова Полина Викторовна

– Брадикардия. Сульфат атропина подкожно. Хлорид натрия. Норадреналин в капельнице с глюкозой. Кислородную подушку, – сказал профессор.

Федор метнулся от кровати к двери.

– Стой! Куда ты? Не отходи от него! Продолжай! – крикнул профессор. – Все сделаю сам.

Было очевидно, что от массажа судороги затихали.

– Я могу быть чем-нибудь полезен? – спросил Бокий.

– Да. Благодарю вас, нам нужен третий человек, а звать кого-либо некогда. Идемте, поможете мне приготовить капельницу.

– Это и

есть тот самый волшебный массаж по доктору Свешникову? – спросил Бокий, когда они вошли в ванную комнату.

– Ничего волшебного. В ушных раковинах, на затылке, на груди, да почти по всему телу много рефлекторных зон. Это знали еще древние китайцы. Они воздействовали с помощью игл, но пальцы тоже могут кое-что, правда, эффект недолгий, но в экстренных случаях помогает. Будьте любезны, вон ту склянку откройте, пожалуйста. Я держу, а вы аккуратно, медленно выливайте. Так, достаточно. Теперь, пожалуйста, возьмите стерилизатор.

– Что?

– Лоток со шприцем. Осторожно, берите через салфетку, он горячий. Сначала нужно слить кипяток. Нет, стойте, позвольте уж я сам. Еще ошпаритесь. Все, благодарю вас.

– Это я вас благодарю, – Бокий улыбнулся и даже поклонился. – Теперь буду детям рассказывать, что мне посчастливилось ассистировать самому профессору Свешникову. Жаль, я не взял с собой свою Леночку, ей было бы интересно с вами познакомиться.

Михаил Владимирович ответил легким поклоном. Они вернулись в спальню. Федор продолжал массаж. Судороги почти стихли.

– Скажите, он придет в сознание? – спросил Бокий.

– В любом случае сейчас ему необходим покой, – Михаил Владимирович закрепил банку капельницы на штативе. – Федя, все, остановись, ты устал. Введи иглу, я держу руку. Глеб Иванович, последняя просьба. Там, у окна, на комоде, кислородная подушка. Не сочтите за труд, подайте, пожалуйста.

Бокий не двинулся с места. Федор и Михаил Владимирович продолжали заниматься больным. Наконец Белкин открыл глаза, пробормотал что-то.

– Теперь даем кислород, – тихо произнес профессор и поднял голову. – Глеб Иванович, да вот же она. – Он встал, сам взял подушку.

– Погодите, – Бокий шагнул к нему навстречу, преградил путь. – Он пришел в себя, мне надо еще побеседовать с ним. Мотя, ты меня слышишь? Ты можешь разговаривать?

Белкин слабо застонал, закрыл и открыл глаза.

– Да, Глеб, я тебя слышу.

– Это невозможно, ему срочно нужен кислород, – сказал профессор.

– С подушкой он говорить не сможет.

– Без подушки он не сможет дышать. Согласитесь, это важнее.

– Не спорю. Всего десять минут, не больше. Будьте любезны выйти. Если что, я позову вас. – Бокий взял подушку из рук профессора, аккуратно положил ее назад, на комод, вернулся к кровати и присел на край.

– Десять минут невозможно долго, мучительно для больного, – сказал профессор.

– Я прошу вас выйти, – повторил Бокий.

Они

вышли и плотно закрыли дверь. Оба закурили и некоторое время молчали.

– Немыслимо, – пробормотал Михаил Владимирович, – объясни мне, я не понимаю.

– Да, сразу понять их трудно, – кивнул Федор. – Они другие. Даже самые лучшие из них, все равно совсем другие. – Он склонился к уху профессора и прошептал: – В данном случае речь идет о гигантских суммах. Белкин владеет информацией, которая нигде не записана и может исчезнуть вместе с ним.

Михаил Владимирович ничего не ответил, прикусил губу, покачал головой.

Бокий вышел минут через пятнадцать. По лицу его было видно, что теперь разговор окончен и он вполне удовлетворен результатом.

– К сожалению, ему опять плохо, – сообщил он, – я приглашу к вам какого-нибудь помощника, более толкового и расторопного, чем я. Счастлив был знакомству. Надеюсь, теперь мы станем видеться часто. Всего доброго.

Михаил Владимирович ничего не ответил, кинулся к больному. Трубка с иглой болталась. Белкин задыхался. Дали кислород, сделали несколько вливаний, опять поставили капельницу.

Он так и не пришел в сознание. Вывести его из комы не удалось. В пять часов утра сердце его остановилось. По советскому времени было уже восемь. Федор должен был вернуться в Кремль. Он не мог отлучаться более чем на сутки.

Глава двадцать шестая

Москва, 2007

Охранник выкатил кресло на лестничную площадку, бережно вытащил из него Агапкина и внес его в лифт на руках. Старик был в строгой темно-синей тройке, в белоснежной рубашке, в галстуке и новеньких замшевых ботинках. Сверху Кольт накинул на него дубленку. В лифте попытался натянуть ему на голову вязаную шапку.

– Отстань. Авось не простужусь за три минуты, – сказал Федор Федорович, – сам надень, а то тебе всегда в уши надувает.

Черный джип Петра Борисовича стоял у подъезда. Шофер убрал сложенное инвалидное кресло в багажник, охранник усадил старика на заднее сиденье, сам сел вперед. Джип развернулся и покинул двор.

– Гоша, ты точно не забыл налить Адаму воды в миску? – спросил старик.

– Точно, Федор Федорович. Не забыл.

– А форточку в кабинете ты закрыл?

– Закрыл, Федор Федорович.

– Уверен? У меня куча бумаг на столе, будет сквозняк, они разлетятся, Адам не любит оставаться один, может из чувства протеста на них пописать. Такое уже случалось.

– Какой ты нудный, Федор, – тихо заметил Кольт.

Старик оставил охранника в покое и повернулся к нему:

– Петр, ты гарантируешь, что там не врубят громкую музыку?

– Гарантирую. Там очень тихо.

– А девушки подсаживаться за столик не будут?

– Ты издеваешься?

– Я серьезно спрашиваю.