Мистификация дю грабли
Шрифт:
– Это что у тебя на ногах? – насторожился князь, пристально всматриваясь в обувь плотника.
– Дык… – махнул дырявой варежкой смерд. – Валенки, княже, валенки…
– Сымай! – приказал князь, продолжая приглядываться к странной обувке смерда. Никогда раньше князь и люди его круга не обращали внимание на то, как и во что одеваются смерды. Да что там одежду, для князя все смерды были на одно лицо. Лицо, обезображенное нуждой, голодом и вечной непогодой судьбы.
Смерд послушно скинул валенки и смущенно стал утаптывать снег босыми ногами. И тут же, тут же стал коченеть от холода.
Князь осмотрел обувку смерда, брезгливо понюхал и, стянув с левой голой ноги сафьяновый сапожок, надел валенок. Постоял, потоптался и с изумленным видом сообщил дружиннику:
– Гляди-ка,
Смердов в деревне облапошили по-княжески: ничего не заплатив, отняли все валенки, даже дырявые. Потом в оброк (в налог, то есть) добавили нужное для челяди князя количество валенок, которые отныне в дополнение к продовольствию должны были отдавать крестьяне. Валенки, как поговорки, как шутки, а и иногда как тупые прибаутки и серые в простоте своей поговорки, разбежались по русской земле…
Даже Екатерина Великая гораздо позже смирилась со своей судьбой на русской чужбине только тогда, когда приняла совет дряхлой то ли послушницы, то ли ворожеи:
– Матушка-государыня, носи валенки – их легче до кровати скидывать перед полюбовниками какими! А то пока исподнее сымешь, пока до чулок доберёшься, а до них надо ещё и корсет скидывать – полюбовник-то и слиняет! Только и лови ветра в поле – попроще надобно быть! А валенки надела – и тряпок много для тепла не надо… Проверено пращурами ещё. Да и здоровье подольше сохранишь.
Екатерина вняла совету; и на первый же бал по случаю какой-то славной победы русского воинства сняла из-под себя всякие французские премудрости и по-простому, по-деревенски под тяжёлым платьем из парчи с грудой навешанных самоцветов на босые ноги натянула валенки. Правда, надо было чем-то овечий запах устранить. Она долго не думала – опрыскала их настойкой французской (из ладана церковного и всяких отваров из лягушек и прочей живности, настоянных на французском шарме).
Эффект был изумляющим: помимо очередного любовника ей пришлось ещё отбиваться от собственной стражи из гвардейцев Преображенского полка – не отбилась… Много, слишком много было вокруг неё унюхавших ладан и испугавшихся собственной скромности верующих мужчин. Здоровья теперь императрице хватало на всё; гремела слава русского оружия в Европе, тряслась императрица от чувственности своей власти на широкой кровати, а всё было нипочём русским валенкам – они несли и хранили в себе тепло ног своих владельцев и дарили незабываемый уют в холодах и в метелях русской зимы.
Но… Но это было или не было, но позже… А тогда, через несколько дней, когда пугливо и устало грянула музыка через открытые окна вместе с летним ветерком, тут только императрица и осознала, насколько она себя прекрасно чувствует в русских валенках под роскошным тяжёлым платьем. И нет никаких больше причин для разочарования суровым климатом загадочного хмурого Севера…
Не верите? Ну, что ж… Это вам не Англия, где спикер парламента сидит на мешке из овечьей шерсти. Сукно они научились ткать, а в валенках нужды у них не было. Не тот климат у них и в их колониях. Вот и маются без валенок. Который уж век валенки древние были и долго ещё будут экзотикой для иноземцев и спасением в лютые морозы для нас. Пусть нет на русской земле огромных отар, как в других землях, но нам больше и не надо. На валенки нам хватит. Да и стоит ли от них отказываться? Сгинет очередная зима в календарях, наступит весна, и пойдут вновь по шерсть стригали.
…Бисмарк ехал домой после тяжёлой попойки с помощником русского канцлера. Иначе действовать было нельзя – помощник терпеть не мог беседовать на важные международные темы в трезвом виде.
– Ты сам глянь, барон, на то, что делает Англия и в чём потом она, ни на секунду не усомнившись, обвиняет других! Как тут обойтись без водки? Да ещё под грибочки? А вот капусточка… Й-е-эх! Как водочка пойдёт!
Бисмарк, как всегда в подобных случаях, соглашался сразу, а уже после третьего стакана (первой была рюмка, второй – стопка!) предлагал перевешать всех, кто говорил по-английски на земле Германской империи. Соглашался и признавался, что без русских солдат тут не обойтись. Помощник был ещё демократичнее огуречного рассола и предлагал это сделать самим немцам. Барон бил
Бисмарка слегка разморило в карете – было слишком жарко. Он слегка удивился, но не очень-то и по привычке оглядев себя, опустил тяжёлые веки со страдальческим стоном:
– О, майн готт! Ну сейчас же лето, не зима… Даже эполеты не оставили. И опять шлем сперли… Хотя, скорее обменяли. Когда я успел? – с этими словами он содрал с головы татарский лисий малахай и поджал под себя ноги, обутые в валенки. В тёмной карете с зашторенными окошками он вдруг наощупь нашёл свой аккуратно сложенный мундир и шарф с каской. «Так это на мне его подарки! – догадался посол. – А вещи они в карету занесли… А как же письмо? Секретное письмо от самого канцлера…» – Бисмарк похолодел от страха. Как же он мог взять с собой пакет? Но тут же успокоился, нащупав небольшой конверт из плотной бумаги в нагрудном кармане мундира. Затем нашёл и второй, запечатанный. Осмотрев конверты, он выбрал один из них и трясущимися руками порвал его в мелкие клочья. В памяти возникло еле уловимое смутное воспоминание:
«– Ваше Превосходительство, а немчура-то копыта может отбросить!
– Не отбросит – мужик крепкий. Прошка, глянь, че у него там в кармане?
– Пакетик, Ваше Превосходительство… И ещё один…
– Ну-ка, дай… Надо же, уже вскрыт. Так-так… О-о, здесь у него просят уточнить список французской агентуры в Санкт-Петербурге. Шпионов, значит… А это уже ответ… И не черновик, кажется. Мать честная… Не, ну как дети малые… По ночам с такими секретами в карманах по гостям шастают… Кушелев, Головнин, великий князь… Этот чёртов Супонин… Великая княжна… Хм, генерал Кондрашин, не знаю такого… Митрополит Кирилл. Ты гляди-ка, какой большой список. Кого тут только нет. Весь высший свет России… Прошка, у нас в запасе должна быть чистая бумага с такими же водяными знаками – тащи-ка её сюда. И разбуди Степана, мастер он чужие почерки подделывать. Этот список забери от греха подальше. Мы им свой ответ сейчас состряпаем. Состряпаем… Где-то у меня тут списочек был девочек… Так, заведение мадам Завойской… Ах, какие там девочки шаловливые… Пальчики оближешь. Так, кто у нас тут? Ага, Аделина (она же Прасковья), Жоржетта (она же Дунька), Лизетта (она же Лизка), Карина (она же Глашка), Бабетта (она же Машка), Мальвина… Странно, а эту я ещё не пробовал. Сколько ещё тут девочек? Двадцать шесть… Маловато будет. Мужиков бы ещё для пущей важности. Добавим… добавим. О, святцы… Ну, начнём с Симеона-пустынника, Николая Угодника отбрасываем, чудотворцы Козьма и Демьян – в список, Филарет Милостивый… Так, ещё мучеников добавим. Народу много, но в самый раз – бляди и святые угодники. Вот это я понимаю – агентура.
– Ваше Превосходительство, вот бумага. Степан счас придёт. А барон ещё не обделался?
– Вроде нет. Не пахнет…
– После наших грибочков долго он ещё видения всякие будет видеть…
– Прошка, готовь шифровку в Париж. Так, мол, и так, барон этот моржовый знает точный список нашей агентуры здесь, в Санкт-Петербурге. А вот этот пакет запечатать. Сургуч и… какая у барона там печать? Приложи-ка её так, чтобы комар носу не подточил…»
…Канцлера ждали слуги с халатом и тапочками.
– Этого не надо! Я же не от британского посла вернулся, а от русского! Я не больной. Или отравлен, или пьяный. Письмо из кармана – срочно в Берлин! – почти внятно произнёс канцлер и захрапел на руках слуг.
Слуги донесли Бисмарка до кровати. Снять с него валенки они не смогли – барон брыкался и отбивался, как мог в таком состоянии. Проснулся он на следующий день ближе к вечеру с невероятной головной болью. Долго ещё будущий «железный канцлер» приходил в себя, хотя и был как истинный пруссак закаленным человеком и никогда не гнушался хорошей компании и крепкой выпивки. Какая-то странная мысль приходила ему в голову каждый раз, как только он замечал эту необычную русскую обувь перед кроватью. По мере того, как к нему возвращались мыслительные возможности, он грустил всё сильней и сильней: «Никогда ничего не замышляйте против России, потому что на каждую вашу хитрость она ответит своей непредсказуемой глупостью».