Мистификация. Загадочные события во Франчесе
Шрифт:
Беатриса опустилась в кресло и проговорила:
— Слава Богу, первый день пережили.
— Все вышло наилучшим образом, — заметила Элеонора. — Саймон вел себя прекрасно. Бедняга Саймон.
— Да. Бедняга Саймон.
— Может быть, Брет… Патрик предложит ему войти в долю? Как ты думаешь? В конце концов Саймон вложил много труда в наш конный завод. Было бы не совсем благородно все забрать после стольких лет отсутствия и безразличия к нашим делам.
— Да, наверное, так. Не знаю. Надеюсь, что предложит.
— У тебя усталый голос.
— А ты разве не устала?
— Знаешь,
— Между Саймоном и Патриком?
— Нет, между Патриком и Бретом.
Несколько мгновений они молчали. За окном тихо шуршал дождь. Потрескивали под гребенкой волосы Элеоноры.
— То есть… ты думаешь, что это не Патрик?
Элеонора перестала расчесывать волосы и подняла на Беатрису удивленно расширенные глаза.
— Конечно, это Патрик. Кто же еще?
Она положила гребенку и стала связывать волосы голубой лентой.
— Просто у меня такое чувство, будто это совершенно незнакомый мне человек. Странно, правда? Мы же прожили вместе двенадцать лет. Но он мне нравится. А тебе?
— Мне тоже, — ответила Беатриса.
У нее тоже было чувство, что она встретила незнакомого человека, и так же, как Элеонора, она не могла себе представить, кто бы это мог быть, если не Патрик?
— Разве Патрик никогда не улыбался?
— Очень редко. Он был серьезный ребенок.
— Когда Брет улыбается, мне хочется плакать.
— Бог с тобой, Элеонора! Почему?
— Не притворяйся, что не понимаешь.
Да, Беатриса понимала — как будто понимала.
— Он тебе не объяснил, почему не писал все эти годы? — спросила Элеонора.
— Нет. У нас не было возможности для откровенного разговора.
— Я думала, что ты его спросила, пока вы осматривали конюшню.
— Нет. Он был весь поглощен лошадьми.
— Как, по-твоему, почему он не хотел нас знать все эти годы?
— Может быть, мы ему, как говорила няня, «обрыдли». Да, собственно, это не более удивительно, чем то, что он убежал от нас. Видно, он просто не мог оставаться в Лачете.
— Наверное, это так. Но он был добрый мальчик. И он всех нас любил. Даже если ему не хотелось возвращаться сюда, почему бы ему не известить нас, что с ним все в порядке?
Поскольку Беатриса сама никак не могла найти ответ на этот вопрос, она помолчала.
— Наверное, решение вернуться далось ему нелегко, — сказала Элеонора. — Вечером у него было такое усталое, прямо-таки мертвое лицо. Оно у него и так-то не очень живое. Если его повесить на стенку, все бы думали, что это маска.
Беатриса достаточно хорошо знала Элеонору, чтобы понять, что скрывалось за ее словами.
— Ты думаешь, он может скрыться опять?
— Нет, я убеждена, что он никуда не денется.
— Считаешь, что он вернулся навсегда?
— Уверена.
Но Брет, стоя в темноте перед открытым окном, вовсе не был в этом уверен. Все оптимистические предсказания Лодинга сбылись, но что же дальше?
Сколько времени понадобится Саймону, чтобы окончательно его разоблачить? И если даже Саймону это не удастся, каково ему будет жить, ежесекундно ожидая подвоха? Сколько он выдержит?
Собственно говоря, когда он согласился
Брет отошел от окна и включил лампу. Его квартирная хозяйка в Пимлико частенько говаривала: «Так устала, словно меня пропустили через каток». Теперь Брет понял, какое это удачное сравнение. У него тоже было ощущение, словно его пропустили через каток и выжали до капли. У него даже не было сил раздеться. С усилием он снял свой новый костюм — тот самый костюм, который в той, другой жизни, в Лондоне, пробудил в нем такое острое чувство вины — и заставил себя повесить его на плечики. Затем сбросил нижнее белье и натянул свою старую пижаму. Мимолетно подумал, что хозяевам может не понравиться, если дождь намочит ковер, но мысленно махнул рукой и лег в постель, оставив окно раскрытым настежь.
Он долго лежал без сна, прислушиваясь к шелесту дождя и разглядывая комнату. Ему казалось, что сейчас самое время явиться призраку Патрика Эшби и дыхнуть на него загробным холодом. Он лежал и ждал, но призрак не появлялся. В комнате было тепло и уютно. Фигурки сказочных персонажей на обоях, в обществе которых выросли дети Эшби, казались живыми и дружелюбными. Брет повернул голову и посмотрел на группу около его изголовья; где там этот парень с орлиным профилем, в которого была влюблена Элеонора? Интересно, а сейчас она в кого-нибудь влюблена?
Он перевел глаза на деревянную спинку кровати, вспомнил, что на ней спал Алекс Лодинг, и опять усмехнулся. Рука Провидения, не иначе. Надо будет как-нибудь сказать Лодингу, что Брету досталась его кровать. Тот, наверняка, оценит эту игру случая. Интересно, кто поставил на подоконник вазу с цветами — Элеонора или Беатриса? Как привет… родного дома.
— Лачет, — сказал себе Брет, окидывая взглядом комнату.
— Это Лачет. Я в Лачете. Это Лачет.
Это слово успокаивало, усыпляло — словно он тихонько покачивался в гамаке. Брет протянул руку и выключил лампу. В темноте шум дождя стал громче.
Еще утром он был в чердачной комнатушке в Пимлико, перед окном которой стоял частокол каминных труб. И вот он засыпает в Лачете, и в окно задувает влажный ветерок, приносящий сладкий травяной запах.
На Брета сошло чувство удивительного покоя. Видимо, Патрик Эшби не сердился на него за вторжение: казалось даже, что он был ему рад.
Нет, это невероятно! Сон отлетел от Брета, и он стал думать о Беатрисе. Почему у него стало так тепло на сердце, когда она взяла его за руку и повела разговаривать с корреспондентом? Его тысячи раз брали за руку — чем ее прикосновение отличалось от всех других? Почему оно так согрело ему душу? Как назвать это чувство? И ему было так же приятно, когда Беатриса взяла его под руку по пути в конюшню. Что замечательного в том, что женщина берет тебя под руку? Тем более женщина, в которую ты не влюблен и никогда не влюбишься.