Митральезы Белого генерала. Часть вторая
Шрифт:
— И что за человек?
— Как вам сказать, — задумался доктор. — Может, помните, Александр Васильевич Суворов говаривал, что чиновника прослужившего по интендантству десять лет можно расстрелять без суда и следствия? Это вот как раз про таких как он.
— Сурово.
— Что поделаешь, граф Рымникский был скор на расправу.
— А что наш друг Недоманский, не играет больше?
— Какое там. Говорят, что до возвращения Скобелева у них каждый день понтировали. Теперь, конечно, этот клуб прикрыт, но, сами понимаете, если что-то
— Горбатого могила исправит, — усмехнулся прапорщик.
Пока они беседовали, на лице баронессы сменилась целая гамма чувств. Сначала она прислушалась вполне заинтересовано, потом ее хорошенькое личико слегка поскучнело, затем на нем просто появилось выражение досады.
— Господа, если позволите, я оставлю вас, — сказала она, поднимаясь со скамьи.
— Конечно-конечно, голубушка, — с готовностью позволил ей уйти Щербак. — Вы, верно, устали. Ступайте, отдохните.
— Если позволите, я вас провожу, — вызвался Будищев, но порыв его не был оценен.
— Не стоит, мне совсем не далеко, — холодно отказалась баронесса, — разве что Федор пусть доставит этот кувшин.
— Как прикажете, барышня, — с готовностью согласился Шматов. — Нам это пара пустяков.
— Она что обиделась? — недоуменно спросил Дмитрий ей вслед.
— Весьма вероятно, — отозвался доктор. — Люсия Александровна, как и всякая иная девица в ее возрасте, не слишком любит разговоры, предметом которых не является.
— Неужели? — искренне удивился моряк.
— А вы как думали! Да, она отнюдь не глупа и весьма целеустремлена, но при всем при этом всего лишь женщина и хочет внимания. Странно, конечно, что интерес привлекли именно вы, но тут уж ничего не поделаешь. Чужая душа — потемки, а уж если она еще и дамская…
— О чем вы, Александр Викторович, — поморщился Будищев, — в конце концов, кто она и кто я?
— В том то и дело, друг мой. Здесь в лагере множество блестящих и не очень кавалеров, имеющих чины, благородное происхождение и связи в обществе. С состоянием, правда, за редким исключением, дела обстоят не столь хорошо, но тем привлекательней в их глазах дочь придворного банкира. Любой из этих господ стал счастлив, если бы мадемуазель Штиглиц обратила на него хотя бы чуточку своего благосклонного внимания, но бедная девочка отчего-то смотрит только на вас. Какая ирония, не находите?
— Вы это серьезно?
— Нет, что вы! — рассердился Щербак. — Я на старости лет решил податься в скоморохи. Конечно, серьезно. Ведь я вижу, как у нее горят глаза, когда она слышит рассказы о ваших подвигах. Как она ждет вашего прихода. Как рада вашим презентам, наконец!
— Но я, кажется, не давал повода.
— В том-то и дело, черт бы вас побрал! Все господа офицеры смотрят на нее с немым обожанием во взоре, выражая им горячую готовность носить на руках, ну и, конечно же, распоряжаться богатым приданым. И только вы ведете себя так, будто вам нет до этого всего дела!
— Так
— Дмитрий, умоляю, не лгите мне. Я уже не молод, знаете ли, и кое-что в жизни повидал, так что мне совершенно очевидно, что она вам нравится.
— Ну не без этого, — признал прапорщик.
— Дмитрий Николаевич, голубчик, — с жаром продолжил доктор. — Я знаю, что, несмотря на грубоватые манеры, вы отнюдь не чужды благородства. Прошу вас, оставьте ее. Ведь вы погубите бедную девочку!
Дальнейший их разговор прервало возвращение заметно повеселевшего Федора. Хотя денщик остановился в почтительном отдалении от хозяина, было видно, что его уши напряженно ловят обрывки их разговора и прапорщик воспользовался моментом, чтобы откланяться.
— Ну, мы, пожалуй, пойдем.
— Всего хорошего.
В расположение морской батареи они возвращались молча. Будищев размышлял над словами Щербака, а Шматов просто шел позади него с довольным видом, как будто только что нашел на дороге червонец.
— Что ты лыбишься, как пришибленный? — обратил на него внимание Дмитрий.
— Я-то? Ничего! — загадочно улыбнулся парень.
— Колись, обормот!
— Да ничего не случилось, — продолжал упорствовать Федька. Однако надолго его не хватило, и он радостно поведал: — От Аннушки письмо получил!
— Только что?
— Нет, еще утром. Просто вспомнил вот.
— Поздравляю!
— Пишет что все хорошо и у нее и у Семки со Стешей, они просили тебе кланяться и госпожа Берг так же.
— Спасибо, — мрачно буркнул в ответ Будищев, очередной раз вспомнивший, что письмо Гесе так и валяется недописанным.
— Хорошая она женщина! — закончил свое повествование Шматов.
— Кто?
— Как кто? — искренне удивился парень. — Гедвига Генриховна, конечно, жена твоя! Даром что из образованных, а добрая и обходительная.
— Феденька, — даже остановился Дмитрий, от пришедшей ему в голову мысли, — а кому ты еще про мое семейное положение рассказал?
— Чаво? — перепросил денщик, не осознавший, о чем именно спрашивает его товарищ.
— Я говорю, — терпеливо продолжал прапорщик вкрадчивым голосом, — кому ты, конь педальный, говорил, что мы с Гесей сожительствуем?
— Дык никому вроде бы…
— А точнее?
— Барышня Штиглицова интересовались, — вынужден был признаться парень.
— Так-с! А вот с этого места поподробнее. Говори конкретно, что ты ей наплел?
— Ничего я ей не наплел. Я все по совести рассказал, что живете в Гедвигой Генриховной ровно муж и жена! — возмущенно отвечал Шматов, потом немного подумал и добавил: — Хоть и не венчаны…
— Понятно.
— Чего тебе понятно, Граф? — обижено забубнил Федор. — Гедвига Генриховна она хорошая, любит тебя опять же. Ждет. Хозяйство у вас, мастерские. Вернешься, обвенчаетесь и будете жить как люди. Там глядишь, и детишки пойдут…
— А ты, значит, в крестные метишь? — хмыкнул прапорщик.