Митридат
Шрифт:
Лаодика продолжала говорить, усыпляя волю сына, ее руки при, этом поглаживали ему спину и плечи, касались волос. Она знала, что где-то в глубине его мужского сознания теплится огонек вожделения к ней. Она это чувствовала и стремилась исподволь раздуть тлеющий огонек во всепожирающее пламя страсти.
Царица говорила тихим голосом и томно дышала; никогда еще она так страстно не прижималась своим телом к сыну.
Митридат чувствовал, что теряет самообладание. Он не смел прервать мать, завороженный ее словами. От ее прикосновений по его телу прокатывались теплые сладостные волны.
Вот
Через несколько мгновений мать и сын, охваченные неистовым желанием, предались страсти прямо на полу, застеленном коврами.
Голоса служанок за дверью потревожили их, уже готовых окунуться в пламенный экстаз.
Любовники, стремительно вскочив, заметались в поисках укромного уголка, дабы завершить начатое. Они спрятались за выступом стены и колонной, поддерживающей свод. Здесь, в тесноте и полумраке, не имея возможности лечь, эти двое вначале стоя ласкали друг друга, затем, так же стоя, соединили свои тела воедино.
Вскоре из-за выступа стены раздались протяжные женские стоны и вслед за ними задыхающиеся от блаженства мужские.
В узкий небольшой зал, освещенный двумя светильниками на подставках, заглянул проходивший мимо евнух. Его насторожили неясные звуки, долетевшие отсюда.
– Кто здесь?- негромко спросил евнух, приоткрыв дверные створки.
Двое за выступом замерли, прильнув друг к другу. Вопрос евнуха прозвучал громче. Затем двери затворились; евнух ушел.
– Днем нам не дадут уединиться,- прошептала царица, облегченно переведя дух.- Приходи ко мне ночью. Придешь?
– Приду,- прошептал в ответ Митридат, зарывшись лицом в душистое руно материнских волос.
То была едва ли не самая бурная из их любовных ночей. Неповторимая, изумительная по накалу чувств, когда им казалось, будто они сливаются и растворяются без остатка один в другом.
В минуты отдыха Лаодика признавалась, обнимая сына:
– Никому, слышишь, никому не могу я отныне принадлежать, Митридат. Хочешь знать почему?.. Потому что ты взял меня всю без остатка. Иначе не скажешь. Сейчас я отчетливо осознаю это. До тебя я никому не принадлежала. А теперь я твоя и навсегда останусь твоею, даже если ты этого перестанешь хотеть, даже если я сама перестану того хотеть…
– А как же мой отец?- спросил Митридат, изумленный и ошарашенный.
В ответ у царицы вырвался нетерпеливый жест, красноречиво говорящий о том, как низко она ценила своего умершего супруга как мужчину.
Такое признание Лаодики превознесло себялюбивого юношу в собственных глазах. По воле рока до нее у Митридата не было подобного опыта общения с женщинами. И то, что он на материнском ложе превзошел своего отца, наполнило сердце Митридата горделивым самодовольством. Благодаря стараниям Тирибаза в душе юноши жило страстное желание первенства и превосходства. Именно эта черта характера, развитая в нем Тирибазом, помогла Митридату в недалеком прошлом стать отменным наездником, научиться прекрасно стрелять из лука и кидать копье, превзойдя в этом самого Тирибаза.
Однако
И вот, лежа в постели с родной матерью, Митридат вдруг вспомнил наставления Тирибаза. Его надтреснутый голос так отчетливо прозвучал у него в ушах, что Митридат невольно вздрогнул. И, вздрогнув, понял, что задремал.
– Что с тобой, мой милый?- прошелестел возле самого уха юноши ласковый голос царицы.
Ее рука, скользя по телу Митридата от груди к низу живота, призывала возобновить прерванное блаженство.
Митридат, желая заглушить в себе слова Тирибаза, звучащие как упрек, охотно откликнулся на этот призыв.
Утром полусонная Лаодика, томно раскинувшись на ложе, наблюдала за тем, как ее сын торопливо облачается в одежды, чтобы затем незаметно пробраться в свою опочивальню.
– Что это у тебя?- лениво спросила царица, заметив на шее у Митридата маленький кожаный мешочек на тонкой бечевке. Сын поднял на нее глаза. Лаодика указала пальцем на мешочек.
– Здесь целебные травы,- ответил Митридат и спрятал ла данку под хитон.- Я делаю из них отвар при недомоганиях. Меня научил этому Моаферн там, в горах…
На самом деле травы в мешочке были ядовитые. Митридат ежедневно употреблял это зелье крошечными дозами, как учил его Моаферн.
– А-а…- негромко протянула царица и еле заметно улыбнулась.- Я подумала, что ты хранишь там свои амулеты, которые так любят персы.
– У меня один амулет – мой акинак,- горделиво произнес Митридат, надевая пояс с кинжалом.
– Ты говоришь как спартанец,- вымолвила Лаодика и сладко потянулась, откинув с себя одеяло.- Как здесь душно, словно в кузнице Гефеста!
Она подставила сыну уста для прощального поцелуя, когда он присел на край ложа, пожирая ее вожделенным взглядом.
Поцелуй возбудил Митридата, и он захотел большего, но Лаодика остановила сына, уже собравшегося возлечь на нее.
– О нет, мой дорогой!- умоляюще заговорила она.- Теперь не время для этого. Сюда вот-вот придут мои служанки. Тебе пора уходить. А ночью я опять буду твоя, пей меня до самого донышка! Ступай же, мой царь Эдип!
Так Митридат впервые услышал это имя.
Жизнь во дворце угнетала Митридата. Дни тянулись бесконечно долго, зато ночи, наполненные ласками, пролетали быстро.
Днем он отсыпался после ночных утех, плескался в бассейне, навещал сестер, часто заходил в оружейный зал и на конюшню. Любовь к лошадям и оружию, привитая ему с ранних лет Тирибазом, жила в нем и властно звала взять в руки лук или меч, вскочить верхом на горячего скакуна.
Иногда Митридат уединялся в библиотеке, заново открывая для себя сочинения греческих авторов. Особенно его привлекал Геродот, его «История» в девяти книгах. Зачитывался он и описаниями походов великого царя Александра в изложении историка Диодора.