Митридат
Шрифт:
Царь не гнушался шатрами малых князей, одаривал их жен, вкушал от домашних блюд, пахнущих дымом костра, приносил жертвы мечу, воткнутому в кучу хвороста. Он был великолепен, когда появлялся на ристалище перед народом. Его умение скакать верхом на диком жеребце, появляться на грохочущей колеснице, держа в могучих руках красные вожжи шестнадцати взбешенных скачкой коней, напоенных заранее дурманящим зельем, выглядело как артистическое представление.
Умение царя рубить мечом, сыпать стрелами на скаку восхищало скифских витязей. Он завладел их душами, покорил их, увлек за собою. Казалось, еще не было в степи такого богатыря со времен легендарного Атея. Все удальцы скифские выглядели перед ним увальнями, не
Мало кто знал, что царь поит своих коней дурманящим зельем. Еще большим секретом было то, что и сам царь все охотнее и чаще пользуется бодрящим питьем.
Как истый актер, он скрыл предательскую седину под слоем краски. А перед выездом на охоту и появлением на пирах пил отвар возбуждающей травы, оставленной ему Гипсикратией. Но преданная рабыня знала меру этому снадобью. Теперь напиток готовил Тимофей, он заваривал траву на глазок, сколько попало под руку. И, наливая в чашку, не предупреждал царя о крепости отвара, ибо не знал силы его. В результате царское сердце начинало стучать, как после быстрого бега, появлялась непроизвольная размашистость движений и вспыльчивость. Чувство перевозбуждения переходило к концу дня в странную оглушенность, спутанность мыслей и ощущений. Тогда царь старался уединиться и требовал у Тимофея другой настой – из макового семени. Расходившееся сердце успокаивалось, прекращалась пляска мыслей, царь засыпал.
Многие видели лихорадочную взвинченность Митридата, неестественность его пылающего взора, но объясняли это тем, что царь находится в состоянии божественного вдохновения, в котором скрыта тайна его обаяния и успехов. И, пожалуй, самым восторженным поклонником его оставался царевич Фарнак, который видел в отце недосягаемый образец обожествленного воителя и государя. Но и Фарнак приходил в изумление, пораженный неутомимостью отца, видя, как тот от восхода до заката солнца, а часто и ночи напролет, проводит среди людей. И уверенно руководит их гигантским хороводом, приводя в движение все, что так или иначе способно двигаться и выполнять его волю.
В степных охотах и шумных пирах Митридат проводил дни и недели, собирая воедино кочевые племена, заключая с ними союзы. Он одаривал царьков и князей, связывал их клятвами, увлекал за собою громкими обещаниями вечной дружбы и неслыханной добычи в предстоящем походе. Скифам он обещал укрепление их царства в Тавриде, а роксоланам – западные земли за Борисфеном. Аланам открывал двери еще дальше на запад, в страну богатую, где народы не дружны и не смогут оказать сопротивления.
Дело собирания северопонтийских земель и приведения скифо-сарматских племен под высокую руку Митридата шло полным ходом и довольно успешно. В те знаменательные дни на просторе северных степей складывалась непреоборимая сила, которая могла бы сломить хребет гордому Риму, если бы мечты и замыслы Митридата осуществились. Остаток лета и осень ушли на встречи с вождями кочевых племен. Все они обязывались платить дань для снаряжения и содержания царского войска и клялись выставить многотысячные рати конных воинов для участия в великом походе на запад.
После чего Митридат, уверенный в себе и удовлетворенный, вернулся в Пантикапей.
III
С каждым днем войско Митридата росло и множилось за счет пришлого люда. В порту появлялись суда и гребные лодки, с которых сходили на берег отощавшие пришельцы, вооруженные ржавыми мечами и дубинками. Они выглядели как разбойники, это тревожило пантикапейцев. Но Митридат приказал встречать их хорошо, кормил и поил их и зачислял в войско. Были тут и пираты, которые жаждали добычи, беглые рабы и просто бездомные скитальцы, искатели
Такого пестрого сброда еще не видывали на Боспоре. Все эти люди спешили стать под знамена Митридата, приносили клятву верности и заявляли о готовности идти в поход и драться насмерть с любым врагом. Их размещали в лагерях, предусмотрительно построенных еще при Махаре, ставили и новые лагеря к западу от Пантикапея. Здесь кишели люди, получающие кров и пищу бесплатно, в счет будущих ратных трудов. Многие из них мало беспокоились о предстоящем походе, да и кто мог сказать, когда он начнется!.. А пока были довольны тем, что могут жить в шатрах, есть до отвала царскую баранину и даже пить вино, распевая песни и не печалясь о будущем.
Боспорцы вскоре почувствовали, какое тяжкое бремя возложил на них Митридат и сколь сомнительны были те выгоды, которые сулила будущая война.
Пришла невеселая осень, а за нею зима. Хлеба собрали немало, но он почти весь пошел на прокормление прожорливых полчищ. Единственным выходом из положения представлялось скорейшее начало похода, когда эта масса нахлебников уйдет на запад. Но это могло быть лишь весной. А пока запасы продовольствия уничтожались, подвоз все уменьшался, торговля замерла, рынки опустели. Все громче раздавались голоса, предвещающие к весне повальный голод. Недавние восторги быстро сменились разочарованием и всеобщим ропотом.
Митридат не вникал в затруднения боспорских жителей. Зато его требования становились все настойчивее и жестче. Ему нужно было не только продовольствие. Требовались мечи и копья, тугие луки и дальнобойные камнеметы. Все это он хотел получить от боспорских оружейников – частью за наличные деньги, а больше в счет будущих трофеев. Это вызвало большое недовольство среди мастеров железа и стали.
Трифон рассылал тайных людей во все концы города, на рынок и в порт, подслушивать и подглядывать. И доносил царю, что боспорцы ропщут, жалуются на ухудшение жизни и не желают работать даром. К тому же сомневаются в успехе дальнего похода, говорят, что им не с руки покидать родные места и оставлять очаги без надежной защиты. Да и побаиваются, что голодные рабы и обиженные крестьяне опять учинят бунт.
– Торгаши и мелкие дельцы! – язвительно осуждал их царь. – Эти люди не способны к восприятию высших радостей – радостей победы! И не могут понять моей борьбы за величие и власть! Они хотят копаться в своих мастерских и спать с женами, набив брюхо чечевичной кашей! Только отважные и смелые, с огнем в душе, рвутся туда, где их ждет великая слава!.. И они не ошибутся! Герои получат города с их сокровищами и людьми, станут моими наместниками и властителями областей! Они поселятся в мраморных дворцах, будут отдыхать в садах Рима, наслаждаться южными фруктами и дорогими винами! Их будут ласкать девы – прекрасные и покорные!.. А рожденные слепыми, с куриным мозгом в голове, повинны работать на них!.. Пусть об этом подумают лучшие из боспорцев, пока не поздно! Надо смотреть не под ноги, а вперед и стремиться к победе, славе и богатству! Но для этого мало сидеть у очагов и шептаться в храмах! Надо вооружаться, готовить коней к походу, обучать воинов и запасать провиант на дорогу! Боги готовят для нас великое торжество! Так поспешим же!..
В устах кого-либо другого подобные речи могли показаться бредом, безумным, горячечным. Но это говорил и повторял перед соратниками и воинами богочеловек, одно имя которого внушало почтение и страх. И его речи увлекали людей молодых и отважных, взвинчивали их воображение, рождали честолюбивые желания и пылкие мечты.
– А рабского бунта опасаться нечего, – добавлял царь, – ибо времена Савмака миновали!.. Лучшие из рабов тоже пойдут в поход!
IV