Мийол-призыватель
Шрифт:
— Вот как. Ты ещё, небось, на поединок выйдешь ради безродной фрисс?
— Да.
Помолчав, Хантер добавил:
— Только взаимная верность прочна. Только вступающийся за других достоин, чтобы за него вступились тоже.
— Намекаешь, что есри Ирришаах не пришрёт помощь, то и нам её потом не дождаться?
— Ну почему же. Помощь всё равно пришлют, если не захотят остаться против нагхаас без поддержки, — весомая пауза. Затем итог. — Только цену назначат… иную.
— Что ж. Я усрышара и перескажу твои срова в точности, Хантер.
Ррасуэши отступила на шаг, ещё
— Сурово ты с этой мохнатой, — заметил Рикс.
— Она не какая-то «мохнатая»! — натурально рыкнула, вскочив, Шак. — Она — Ррасуэши, дочь Ахиссаа, вторая Атроосси, урождённая Уарис из Ирришааха — матерь восемнадцати! Десяти сыновей и восьми дочерей! Имей уважение, хришш!
— Ты чего это? Она ведь и тебя к мусору языком подмела!
— Имеет право!
— При всём уважении, — вклинился Хантер, — покуда вы двое в моём отряде, вам следует отдавать предпочтение в первую очередь моему суждению. Суждения посторонних — вторичны, а то и вовсе ничтожны. Эта, не помню как звать, даже не соизволила извиниться; поэтому на вопрос о том, имеет ли она право судить вас, я склонен ответить кратко: нет.
— Ты не понимаешь…
— Так объясни мне! Пожалуйста. И… я хочу извиниться перед тобой, Ишаакрефи, дочь Сашширти, — маг склонился в глубоком поклоне, не спеша разогнуться.
— За что?
— Я расспрашивал тебя только о нагхаас, а интереса к алуринам не показал. За это я и хочу извиниться, причём не на словах, а на деле, — Хантер выпрямился. — Расскажи о своём виде. Мне это интересно. Очень.
Шак осела в траву, словно увядший цветок. Посмотрела на свои раскрытые — дрожащие — ладони, медленно опустила их на колени, переворачивая когтями вниз, закрывая глаза. Маг тоже сел. И Рикс сел, опираясь на левую руку, готовый слушать.
— Мой вид… — выдохнула алурина, — он не мой. У меня — нет родины. Нет рода. Нет мужа. Нет детей. Я… действительно лишь… фрисс. Я говорю на имперском лучше и свободнее, чем на алуринском. Я ношу человеческую… тряпку вместо шуарси. Я… что ты делаешь?!
— Если тебе что-то не нравится, или кажется неприличным, или слишком дерзким… только попроси, и я сразу перестану, — сказал Хантер. Пока Шак тошнило отрицаниями, он тихо подсел вплотную, стянул перчатки, чуть сжал левой рукой её ладонь, а правой рукой принялся гладить её голову, шею и верх спины. — Но если уж ты так очеловечилась, то должна знать, что меж людьми — меж нами — водится такой обычай. Когда кому-то близкому плохо, мы стараемся стать ещё ближе, в самом прямом, физическом смысле. И утешить, поглаживая. Это как бы знак того, что ты — не одна. Что рядом есть кто-то живой, кому ты не безразлична. Что тебя поддержат. Что тебе помогут. — С другой стороны к ней пристроился Рикс. Правда, гладить не стал, просто положил руку алурине на плечо. — У меня есть младшая сестра… не сильно младшая, она всего на полгода моложе.
— Алурины не плачут, — буркнула Шак, не открывая глаз, но как-то подозрительно морща нос.
— О, так ты всё-таки не совсем человек? Тогда сделай милость, расскажи всё-таки о своём виде. Например, как ты узнала, что та… которая недавно отсюда убралась… именно мать, причём именно десяти сыновей и восьми дочерей? Я догадываюсь, конечно, но знать точно — приятнее.
И Шак начала рассказывать. Кое-что из этого Мийол уже знал из книг и от торговцев, но даже задавать уточняющие вопросы старался с осторожностью.
…если у людей близнецы рождаются не чаще, чем у одной матери из полусотни, а тройня случается ещё раз в пятьдесят реже, то алурины намного более плодовиты. Беременность у них длится семь месяцев, и шансы появления двойняшек — примерно три к пяти. Тройняшек — один к четырём. И лишь один к десяти — за то, что родится один ребёнок. Даже в рождении четверни у мохнатых потомков засадных хищников нет ничего особенного, такое бывает вдвое чаще, чем у людей — пара близнецов. В общем, алурины рожают легко, рожают часто, рожают много.
И это их беда.
Потому что на всю ораву потомков попросту не хватает еды. Несмотря даже на то, что только-только рождённые алурины часто умирают, несмотря на то, что они давно не являются чистыми хищниками и могут есть растительную пищу. Могут даже жить только на ней — плохо, с последствиями для здоровья, но могут.
Еды не хватает.
Поэтому к отбору тех, кто достоин есть досыта, подходят со всей строгостью. Очень легко оступиться и перейти в ряды тех, кто живёт впроголодь (а вот обратный переход ох как не прост!). Чуть сложнее, но тоже достаточно легко оказаться изгнанным из семьи, из рода и из страны. Лишь строжайшее следование уложениям и полное повиновение воле своих старейших и сильнейших сородичей может отодвигать призрак гибели от истощения.
Судьба же изгнанных незавидна — Сашширти тому мёртвый свидетель. Её выкинули из Ирришааха только за то, что она родила фрисс.
— И как это переводится? — спросил Хантер.
— Синяя.
— Что?!
— Несчастливый цвет, злой.
— То есть единственная вина твоей мамы…
— Если бы вина была больше, — сказала Шак почти спокойно, — её бы просто убили. Но она не изменяла мужу, это проверили сразу же, как увидели мой мех. Она просто… родила фрисс. Поэтому мою сестру оставили в роду, а маму проводили через диколесье до людских земель, не…
— Идиоты, — простонал Хантер. — Из-за какого-то вшивого рецессивного гена… во имя всех добрых богов, какие же идиоты!
— Не говори так об… алуринах, — попросила обладательница меха несчастливого оттенка. — Они спасаются от смерти, как могут.
— А контролировать рождаемость они не пробовали?
— Это как?
— Рожать меньше!
— Но матери должны много рожать. Чем больше детей, тем выше… положение. Матери так же гордятся рождёнными детьми, как отцы — убитыми врагами.