Мизантроп
Шрифт:
Я видел, как нахмурился Яков Израилевич. Ему явно не нравился этот садист-подполковник.
– Мы можем идти? – спросил адвокат.
– Идите, – разрешил Пилипенко. – Но учтите, что завтра мы встречаемся. И не здесь, а у меня в кабинете. Совсем в другом здании.
Адвокат согласно кивнул. Зигмант осторожно поднялся и, не прощаясь, пошел к выходу. По дороге он успел подмигнуть мне и вышел из кабинета вместе с Рабиным. Пилипенко задумчиво смотрел на меня, словно решал, с чего именно нужно начать пытки.
В этот момент дверь снова открылась, опять вошел Рабин и
– Я хотел вас предупредить, господин подполковник. Дело в том, что я видел сегодня утром в этом кабинете живого и здорового гостя из Москвы. Я был не один, а вместе со своим клиентом. Пока мы разговаривали, я даже успел сделать снимок на свой телефон. Хочу вас предупредить, что если с этим гостем что-нибудь случайно приключится, то я буду настаивать на самом тщательном расследовании. Тем более что его фотография у меня уже есть. Извините за беспокойство.
Он поправил очки и вышел из комнаты, не дожидаясь ответа подполковника. Только через минуту Пилипенко громко и грязно выругался, а потом бросил в закрытую дверь свою резиновую дубинку.
Он жутко нервничал. Я понял, что этот негодяй не просто искал наш чемодан. Подполковник получал удовольствие от своей работы. Есть такие профессионалы-виртуозы, которым нравятся их занятия. У Пилипенко явно были наклонности садиста. Ему нравилось мучить людей. Кроме профессионального желания узнать истину, он наслаждался и самим процессом дознания.
Наверное, среди следователей и дознавателей должны быть и такие люди, которые с удовольствием занимаются своим делом. Нельзя быть палачом по назначению. Слишком много негативных эмоций, ненужных впечатлений. Палач – профессия творческая. Это всегда потребность души.
Вот и Пилипенко был таким. Он получал удовольствие от самого процесса дознания. Ему нравилось мучить людей. Пилипенко любил свою работу и деньги. Он мог получить немало, если бы узнал настоящую фамилию нашего связного и сумел бы добыть его чемодан. Я представлял, как он хотел хапнуть наш груз, который мог гарантировать ему еще сто лет безбедной жизни.
– Давай без глупостей, – предложил мне Пилипенко. – Я устал от вас всех. Корякин в больнице. У тебя осталось два выхода. Ты попадешь к нему или просто останешься в тюрьме, зато с целыми зубами и костями. Давай выбирай как можно быстрее. У меня не осталось времени.
Глава девятая
На совещание Репетилов прибыл в расстроенных чувствах. Ему казалось, что все сделки и соглашения с друзьями Малхаза остались в прошлом. В те времена он проявил слабость, разрешил перевозить в самолетах своей компании кое-какие грузы друзей Малхаза. Теперь, спустя столько лет, эти темные личности снова напомнили о себе.
Нет, не так. Сначала Борис обратился к Малхазу и к его людям. Ему нужно было решать вопросы с Оксаной и ее любовником. Он должен был понимать, чем закончится вся эта история. Они не оказывали услуг просто из благодарности или в виде благотворительности. За их помощь следовало платить, и он разрешал эти перевозки.
Но теперь, спустя столько лет, когда у него уже не было своей авиационной
Это было заключительное совещание государственной комиссии. Ее члены возвращались в Москву. Вице-премьер слушал доклады экспертов, подробные сообщения генералов Сарумова и Шемякова обо всех пассажирах лайнера.
В последний момент Сарумов выяснил, что Табатадзе действительно проживал в Гомеле. Он переехал туда еще три года назад вместе с супругой и двумя детьми. Табатадзе занимался поставками молочных продуктов в разные регионы России. Другой пассажир с грузинской фамилией Кикнадзе оказался актером театра пантомимы, который летел в Пермь на встречу со своей сестрой. Она проживала здесь уже много лет и носила фамилию своего супруга – Хачатрян.
Вице-премьер благосклонно выслушивал все доклады. Основный вывод комиссии будет опубликован в газетах и озвучен по телевидению. У него лично никаких сомнений уже не оставалось. Виноватыми назначили летчиков, которые не только нарушили правила летной безопасности, но и проявили личную нескромность, установив интимные отношения. Примерно таким казенным языком комиссия собиралась отметить вину экипажа, допустившего непрофессиональные действия.
Ради справедливости некоторые докладчики предлагали упомянуть и мелкие технические неполадки вроде нарушения работы системы кондиционирования и возможные замыкания во время открывания шасси. Однако о них нужно было упомянуть только вскользь.
Разумеется, ни о какой моральной ответственности кого бы то ни было речи не шло. Пермитин успел встретиться с вице-премьером и убедить его не включать этот пункт в окончательное решение комиссии. Он поведал о своем разговоре с Репетиловым, который согласился с мнением министра. Это было правильно еще и потому, что сам Борис Семенович формально не являлся членом комиссии.
Репетилов отключил звук своего телефона, оставил только вибратор. Он видел, как трижды звонил Малхаз, пока шло совещание. После выступления Сафиуллиной, признавшей предварительный доклад комиссии достаточно корректным, и Астахова, не согласившегося с односторонним решением о вине пилотов, слово взял вице-премьер.
Он примирительно заявил, что экипаж подвела цепь нелепых случайностей и собственных ошибок, которые привели к катастрофе, строго указал на моральную ответственность руководителей компании «Аэромир». Ему было удобнее разносить их на закрытом совещании, чем писать об этом в официальных документах. Он также строго покритиковал представителей компании «Сухой» и добавил, что им необходимо доводить самолет до полной кондиции. Вице-премьер объявил, что расследование будет продолжено не только экспертами МАК, но и в рамках уголовного дела, возбужденного по факту гибели самолета.