Младенца на трон!

Саган Ил

Два дня он не мог думать ни о чем другом, а на второй вечер, когда Агафья укладывала его спать, заметил кое-что странное. Закрывая оконце ставнем, мамка долго возилась и с подозрением оглядывалась на Пьера, который старательно делал вид, что не замечает ее взглядов.

Когда женщина ушла, он выскользнул из постели, взобрался на лавку под окном и тут же увидел, что ставень не втиснут в пазы, а стоит сверху. Достаточно легкого толчка, чтобы его убрать.

Ясно. Значит, полезут через окно этой ночью. Сердце гулко забилось. Пьер сел на лавку и попытался придумать план, но

от волнения ничего в голову не шло.

Так, спокойно. Сколько осталось времени? Стемнело довольно давно, но в доме еще не спят. Как минимум два часа у него есть. Комната на первом этаже, но под ней трехметровая подклеть. Значит, убийцам придется пользоваться приставной лестницей.

Он юркнул в постель, дожидаясь, пока Василий с Филимоном сделают свой ежевечерний обход. Вскоре они зашли, оглядели комнату, перекрестились и, не увидев ничего подозрительного, отправились восвояси. Конечно, Пьер мог указать им на ставень, но кто ж знал, как они отреагируют? Заподозрят ли Агафью? Нет, он должен сделать все сам, чтобы и убийц поймали с поличным, и от няньки избавиться, и молва еще об одном чуде пошла по Москве.

Пьер вскочил и первым делом снял с печи заслонку, чтобы было светлее. Потом убрал ставень с окна, подтянул резное кресло под иконы, залез на него и попытался добраться до лампады. Бесполезно, слишком высоко. Пришлось водружать на стол скамеечку для ног, и только встав на нее, Пьер сумел снять лампадку с крюка, на котором она висела.

Осторожно спустившись, он вернулся к оконцу. Оно было прорублено в стене, во всю глубину которой располагался подоконный камень. Пьер вылил из лампады масло и тщательно размазал его. Теперь убийце нелегко будет сюда залезть.

Что бы такое еще придумать? Он обвел глазами комнату, взгляд его задержался на печи. Пьер удовлетворенно улыбнулся: пожалуй, неплохая мысль. Но это позже, когда придет враг.

Ставень Пьер укрепил не так, как это делала Агафья, а повыше, чтобы между ним и "подоконником" был небольшой зазор. Оглядел плоды своих трудов - вроде все нормально. Теперь оставалось только ждать, главное, не заснуть от безделья.

Несколько часов он таращился в стену, прислушиваясь. Представил, как выглядит со стороны: маленький взлохмаченный мальчик в длинной рубахе до пят сидит на лавке, обхватив колени руками. А где-то в ночи крадется здоровый убийца.

Да уж, достойное противостояние. Прямо слон и моська. Но ничего, на войне главное - подготовка. Сейчас бы еще бокальчик красного вина, чтоб успокоиться, и можно сразиться хоть с Голиафом.

О сне не могло быть и речи. Пьер напряженно вглядывался в темноту, сердце билось так, что, казалось, могло разбудить охранников.

Постепенно в доме все стихло, и лишь ночной сторож на улице уныло постукивал деревянной колотушкой. Звук ее то приближался, то удалялся. Но вскоре смолк и он.

И вот послышалось какое-то шуршание, возня, потом тихий стук, словно кто-то бросил в стену маленький камушек. Пьер тенью скользнул к оконцу, прислушался. Да, определенно внизу что-то происходит. С минуту он стоял, не шелохнувшись, и вдруг раздался лязг отпираемой рамы.

Пьер метнулся к печи, схватил совок и,

сунув его в топку, набрал с десяток тлеющих угольков. Подбежал обратно к окну, вскочил на лавку и высыпал угли в щель под ставнем. Вовремя: через мгновение рама распахнулась, в комнату клубами покатился морозный воздух, а чьи-то руки схватились за "подоконник". И тут же соскользнули по маслу, задевая за шипящие угли; послышался вскрик, звук падающего тела и тихая ругань.

–  Твою ж мать!

На несколько секунд все смолкло, потом захлопали двери, зазвучали встревоженные голоса. Пьер, дрожа от холода, бросился к печи. Закрыл заслонку, юркнул в постель и облегченно вздохнул.

Ждать пришлось недолго: дверь скрипнула, из-за нее показалась лохматая голова Василия. Он сразу увидел распахнутое окно и невольно повторил слова преступника:

–  Твою мать! Филимошка, сюда!

Оба вбежали в комнату, писарь зажег свечу и бросился к постели, а Василий, высунувшись наружу, гаркнул:

–  Чего там?

–  Татя[12] поймали, - ответили снизу, - в твое оконце по лестнице лез, да сорвался.

–  Да какой тать?
– заорал обалдевший Василий.
– Истинный убивец, ведь тута Петруша живет! Держите его крепче, мужички!

Он захлопнул окно и, крикнув на ходу Филимону "Присмотри за ним!", умчался на улицу.

[11]Сопля.

[12]Вор.

Глава 13

И снова Василий Григорьевич Телепнев, думный дьяк Посольского приказа, сидел в палатах Шереметева, обсуждая с хозяином дела насущные.

–  Я, Василь Григорьич, тщусь придумать эдакую фигуру, дабы Мишку-то выбрали, а все никак. Одна надежа на тебя.

Потягивая питной мед, гость вздохнул.

–  Да коли ты, батюшка, не могешь, что уж про меня глаголить?

–  Есть одна думка, - решительно тряхнул головой Шереметев.
– Казаки ноне без главаря остались, Трубецкой при смерти, Черкасский опорочен. Надобно бы их как-то за Мишку подговорить. Мнится мне, тебе это по силам.

Телепнев поставил чарку, облокотился на стол и задумался, глядя на пузатую братину.

–  А чего? Мыслю я, это вполне можно учинить. Пошлю к ним Алешку Власова со товарищи, оденутся в кафтаны стрелецкие, побалакают, и все станет ладно. Казаки - это ж такой народ… податливый, быстро сговоримся.

–  Добро, - кивнул боярин и, встав, подошел к оконцу. Посмотрел во двор мрачно, тревожно.

–  Чегой-то у тебя стражей вкруг палат немерено, Федор Иваныч? Аль опаска откуда идет?

Шереметев кивнул, все еще глядя в окно.

–  Вечор поймали разбойника, Господь ведает, то ли тать, то ли убивец. Васька, иже посланца оберегает, сказывает, мол, Петрушу этот нехристь извести хотел. Хотя кому сие вестно? Могет, обшибся Васька.

–  Нет, не обшибся. Я про то, что мальца погубить умышляют, уж ведаю стороной. Одни мой знакомец на том пиру, где Трубецкого опоили, слыхал, как Мстиславский с Лыковым об том шептались.