Млечный Путь №1 (1) 2012
Шрифт:
«Вот ведь какие люди бывают, – восхищенно подумал он. – Минималисты. Философы. А жизнь вот его как – избила». Он даже всхлипнул от жалости. Сунул в рот стрелку зеленого лука и уставился в грязное зарешеченное окошко под самым потолком.
На следующий день они собирали бутылки. Борис терпеливо и подробно объяснял, какие брать стоит, а какие нет, советовал обходить стороной милицейские посты, а потом взял с собой на вокзал – там можно было наняться на разгрузку вагонов.
Им повезло, в свой подвал они вернулись с деньгами и едой.
Ели горячую тушенку, давились ароматным паром и ухали от удовольствия. Борис после еды тотчас уснул, а Пацан взял на себя обязанности домашней хозяйки: убрал со стола, заботливо смахнул крошки в ладонь и высыпал за порог – воробьям, припрятал остатки еды и водки, отмыл от застарелых пятен тарелки и миски.
Спать не хотелось. Тогда он закутался поуютней в свою куртку и пошел побродить по улицам.
Через квартал он увидел золотой крест церкви. Шла служба, теплый свет поманил к себе бродяжку. Пацан вошел в церковь, перекрестился у порога и – бочком-бочком – пробрался поближе к иконам.
Глядя на грустный лик распятого Христа, он сглотнул подступившие к горлу слезы умиления и стал говорить про себя: «Боженька наш, любимый. Наверное, совершил я тяжкий грех, раз наказал ты меня потерей памяти. Но все равно тебя люблю. И ты меня тоже любишь, раз поворачиваешь на правильный путь. Ты, Боженька, меня прости, а еще прости моего благодетеля, дядю Бориса. Пошли ему милости неземной, пусть сволочь-начальник жилконторы не выселяет его из подвала, а то куда ему идти – зимой? Пусть его дети на него не сердятся, жена простит. Если бы я мог, Боженька, я бы сам ему помог. Но нету у меня такой силы. Поэтому вся надежда на тебя. Аминь».
Конечно, Бог ничего не ответил ему, но на сердце было тепло и спокойно. Хотелось верить, что молитва дошла до божественных ушей.
Он простоял в церкви несколько часов. Кончилась служба, а он все просил и просил здоровья для Бориса, счастья для тех, кто разрешил ему копаться на свалке в поисках бутылок, солнца и радости всем живым существам, созданным Богом. Слезы так и лились из его глаз. Растроганные служки и прихожане совали ему в руку деньги.
Пацан вернулся в подвал и застал неприятную картину: Борис, кряхтя, вытаскивал из подвала свой нехитрый скарб. У подъезда стоял толстый человек в дорогом черном пальто и грозно следил за Борисом.
– Что случилось? – шепотом спросил Пацан, оглядываясь на грозного человека.
– Выселили, – ответил Борис. – Сволочь начальник! Дал бы еще хоть пару недель, до весны…
– Пожалуйста… – Пацан был готов зарыдать. Оставаться на ночь на морозе ему было просто страшно.
– Кто такой? – сердито спросил начальник жилконторы. – Документы есть?
– Беспамятный он, – ответил Борис. – Больной человек.
Пацан молча принялся помогать Борису.
– Ладно, – внезапно сказал человек в черном пальто. –
Борис изумленно икнул. Черное пальто важно направилось в подъезд.
– Ну, Пацан, благость на тебя спустилась, – проникновенно сказал Борис. – Чудо воистину.
Вещи пришлось таскать обратно. Ночью Пацан не спал – уставившись в грязный потолок, шептал молитвы и улыбался.
Утром в подвал робко постучали. Борис, сердито ворча, сполз с топчана и открыл дверь. На пороге стояла женщина – немолодая, но еще красивая, испуганно-удивленная. Она увидела заросшего щетиной Бориса и прижала к щекам ладони. Он тоже остолбенел.
– Боря… – сказал женщина срывающимся голосом. – Боря… Боже мой… Какой ты стал…
– Ты… как меня нашла? – хрипло спросил Борис. Пацан видел, как он тщетно пытается пригладить всклокоченные волосы и застегнуть пуговицы на поношенном пиджаке.
– Люди видели, сказали, – женщина с жалостью оглядела его с ног до головы. – Пойдем, Боря. Домой пойдем.
– Так ты – что ж… За мной пришла?
– Пошли-пошли, – повторяла она.
– Пацан, это жена моя, – сказал Борис. – Простила.
– Это ж здорово! – ответил Пацан застенчиво. – Услышал-таки Бог! Услышал!
– Я тебя, Пацан, заберу, – торопливо говорил Борис, натягивая стоптанные сапоги. – Только вот сам устроюсь и тебя сразу заберу. Ты начальника не бойся – сказал, что до весны жить можно, значит можно…
– Удачи тебе, дядя Борис…
Дошли молитвы! Борис ушел, а Пацан сорвался из подвала и помчался в церковь.
«Боженька! Благодарю тебя!»
Блаженство плескалось в нем. Бог услышал молитвы. Какой-то бродяжка без памяти обратился к нему, и он услышал! Мало того – исполнил желание!
«Боженька! Куда мне направить стопы свои?»
Какой-то служка подошел к нему и спросил:
– Бродяга? Голодный?
Пацан кивнул.
– Пошли, есть работа. Накормим и одежду дадим.
«Боже милосердный! Ничего не пожалею… Пусть все будут счастливы!»
За спиной вырастали крылья…
Благослови, Боже, все живое на земле…
Все может Господь! И меня он слышит! И я… Бог!
На глазах изумленных прихожан он упал на колени перед иконами и принялся истово молиться.
– Блаженный, – сказал кто-то.
Он не слышал. Невиданная сила поднимала его над землей… Он ступал ногами по облакам, вдыхал ароматы рая… Все могу. Бог мне помогает.
«Боженька! Дай мне власть! Позволь мне даровать рабам твоим благости и свет! И буду я, как ты, отче наш…»
Пацан парил в воздухе. Но чем выше он поднимался, тем горячее становился воздух. Пацан величественно взмахнул рукой и приглушил солнце, чтоб не жгло лицо… Все могу!
– Боже, всем – счастья! Всем!
Лететь было легко. Прихожане падали на колени перед ним, батюшка перекрестился…