Млечный путь
Шрифт:
Он даже невольно шагнул к ней, но Вероника тут же инстинктивно шагнула назад, поднимая руки, чтобы прикрыться. Он невольно отступил. А она продолжала смотреть на него испепеляющим взглядом.
– Ну так что? – повторила девушка. – Мы едем?
– Куда едем? – машинально повторил он.
– В милицию, куда же еще! Писать признание в убийстве!
– Вероника… – Россошанский неожиданно расслабился и улыбнулся. – Ну брось ты, в самом деле! Я говорю тебе, что невиновен в смерти Вячеслава! Неужели все прошлое не имеет для тебя значения? Когда-то ты доверяла мне больше, чем всем остальным, а теперь и слушать не хочешь! Что с тобой?
– Потому что я ошибалась, – нисколько не смутившись, ответила Вероника. – Так что поехали писать признание.
– Да какое признание?! – взорвался Россошанский. – Что ты несешь? Ты что, разве не понимаешь, что все это только твои предположения? А для милиции это бред, воспаленные фантазии несчастной женщины, потерявшей жениха и валящей проблемы на любовника! Прямо треугольник из бразильских сериалов! Вот уж они вдоволь насмеются над такой дурочкой, как ты!
Россошанского понесло, и он, обычно выдержанный, сейчас употреблял выражения, наиболее оскорбительные для Вероники.
– Погоди, они еще тебе в лицо это скажут! – говорил он, не в силах остановиться, заведенный ненавистью с ее стороны. – Они тебе еще скажут: «Мадам, вы что, хотите лишиться сразу и жениха, и любовника? А не пожалеете? Кто же станет удовлетворять ваши потребности? Или вы третьего найдете?» Ты думаешь, они станут разбираться с подробностями наших отношений? Да для них ты будешь выглядеть просто как общая подружка двоих друзей!
Вероника побледнела и резко выбросила вперед руку, собираясь влепить Россошанскому пощечину, но тот успел схватить ее за запястье и крутануть назад. Вероника закричала, и Россошанский, заведя ее руку высоко вверх, так, что девушка могла только тонко вскрикивать, прошипел ей в ухо:
– Можешь катиться со своими подозрениями куда тебе угодно, поняла? Дура! Время только на тебя потерял, да еще и деньги!
Он с силой толкнул Веронику вперед, и та пролетела прямо к журнальному столику. С трудом поднявшись, она бросила взгляд на бутылку с коньяком, а потом на свои руки. Запястья были покрыты ссадинами, кроме того, на них наливались синяки. Она медленно потянулась за бутылкой, намереваясь прижечь пораненную кожу, но Эдуард, подскочив, с силой вырвал у нее бутылку из рук.
– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не трогала эту дрянь! – заорал он. – Вот тебе спьяну и лезет в голову всякий бред! Алкоголичка!
– А ты подонок, – твердо проговорила Вероника, и Эдуард, озверев, кинулся к ней и принялся трясти девушку за плечи.
Вероника пыталась заслониться руками, не произнося ни звука, и это еще больше взбесило Эдуарда. Вдруг она попыталась, схватив бутылку, ударить его по голове. Россошанский сгреб ее за плечи и с силой швырнул вперед. Вероника упала прямо возле журнального столика. Он отдышался, постепенно успокаиваясь, пока не заметил, что девушка не подает признаков жизни. Еще не думая о плохом, он шагнул к ней и взял за руку. Не нащупав пульса, недоверчиво тряхнул, а затем приподнял веко. Холодея, подумал, что случилось непоправимое…
Заметавшись, Эдуард хотел было вызвать «Скорую», затем тут же передумал и начал в спешке уничтожать следы собственного пребывания здесь. Вынув носовой платок, вытер ручки на всех дверях, тщательно протер угол стола, о который Вероника ударилась при падении. Затем, оглядевшись по сторонам, для чего-то достал из бара
Сколько времени он бесцельно колесил по городу, Эдуард не помнил. А когда приехал к себе домой, без сил повалился в постель и отрубился, понимая в душе, что самое плохое событие, которое могло произойти в его жизни, уже произошло…
– Так, значит, это вы ее толкнули, – тихо проговорила я, когда Россошанский закончил свой рассказ. Теперь он сидел, держась за лицо руками, словно при зубной боли.
– Я не хотел… – с трудом ответил он. – Я не хотел… Я не пытался убить Веронику. Господи, Веронику! Веронику?! Да я любил ее! Я сам мог бы убить того, кто попробовал бы причинить ей зло! И вот… Такой нелепый случай.
– То есть вы не признаете себя виновным, – констатировала я. – Зачем же вы об этом рассказали?
– Я… признаю, – с трудом шевеля языком, ответил Эдуард. – Но признаю лишь в неосторожности. Я не хотел ее убивать! Я тысячу раз могу это повторить. Да, я виноват, что не сдержался, я не стану даже сейчас убеждать вас, что это она спровоцировала вспышку гнева с моей стороны. Я не оправдываю себя. Но и в преднамеренности своего поступка признаваться не намерен. Господи, да неужели вы не понимаете, что я готов сейчас все отдать, лишь бы вернуть все назад! Лишь бы этого не было, не было! – внезапно закричал Россошанский, доведенный до предела нервных ресурсов. – Можете звонить в милицию, – бессильно махнул он рукой, мгновенно обмякнув и, кажется, став равнодушным к происходящему.
– Подождите с этим, – остановила его я. – Так это все-таки вы замыслили убийство Вячеслава?
Россошанский с трудом поднял тяжелую голову и вперил в меня недоуменный взгляд красных глаз.
– Я же все объяснил, – сказал он. – Неужели непонятно? Я не убивал Вячеслава и не планировал этого.
– А как же ваш разговор с Сергеем Лукашенком? – прямо спросила я. – Насчет того, чтобы сделать его наемным убийцей?
Я пошла, что называется, ва-банк. Я совсем не была уверена, что непосредственный исполнитель не кто иной, как наркоман Сергей Лукашенок. Я назвала его имя по наитию, основываясь только на словах бывшей супруги Россошанского, которая застала мужа вместе с «подозрительным типом, крутившимся в клинике». Но его приметы очень уж совпадали с приметами Лукашенка, с которым я не так давно имела честь познакомиться во время экспресс-расследования кражи из сумочки Людмилы Омельченко. Родион Перетурин во все глаза смотрел на меня. Но я сразу поняла, что попала в точку.
Россошанский побледнел и ошеломленно посмотрел на меня.
– С чего вы… Откуда вы это знаете? – спросил он.
– Неважно. Главное, что знаю, – сказала я. – И вам трудно придется, если вы пожелаете опровергнуть это утверждение.
Глаза Эдуарда растерянно забегали из стороны в сторону.
– Черт, – прошептал он. – Господи ты боже мой… Это же надо, а? Какой же я дурак!
– Так что, признаваться будем? – деловито спросила я.
Россошанский еще некоторое время что-то шептал себе под нос, покачивая головой, потом произнес: