Мне 40 лет
Шрифт:
— Хочу вам представить приятельницу, влюблённую в вас с октябрятского возраста, — смягчила я акценты. Он скользнул по Крыске вялым взором и продолжил обсуждение знакомых.
— Могла бы я вас где-нибудь увидеть? — сказала Крыска с такой требовательной интонацией, что человеку сразу хотелось сбежать, даже если бы она была Мерилин Монро.
— Право, не знаю. Я очень занят, — обронил он.
— А чем конкретно вы так заняты завтра? — интонация её всё больше и больше бронзовела.
— В одиннадцать утра я иду в бассейн… — попытался отмотаться В.
— Какой бассейн? Какой сектор? Я приду к вам, — предупредила Крыска совсем уже голосом каменного гостя,
В. испуганно попрощался и убежал.
— Ты же плавать не умеешь, — вспомнила я.
— Зато у меня есть шикарный купальник.
Не знаю, что уж она делала с В. в воде, но на следующий день Инна, несущая мне хлеб, застала её вместе с ним у лифта.
Через час Крыска ворвалась ко мне с отчётом о проделанной работе.
— Ужасно. Он не потянул. Сначала всё было хорошо: я надела вечернее платье с блёстками, подала ему обед из четырёх блюд. Потом я играла на рояле. Потом я показала ему, как я могу стоять на голове. Потом я подарила ему свою книжку о женском счастье. Потом я читала ему свою новую повесть. Потом я стала ждать, что он кинется срывать с меня одежду, но он поблагодарил и ушёл. Он понял, что я для него слишком сложна и одарённа…
В следующий раз, когда ей удалось затащить в квартиру приглянувшийся в ЦДЛ объект, я строго ее проинструктировала: никаких вечерних платьев и салонных радостей, а захочешь покормить, сделай это после. Но через некоторое время Крыска вбежала в истерике, называя меня сволочью.
— Я всё сделала, как ты сказала, я засмеялась русалочьим смехом и сообщила, что мне надо в ванную. Когда я вышла, он сбежал, забыв зонтик.
— А сколько ты была в ванной?
— Ну, не больше получаса. Надо же было толком вымыться.
Однако наш альянс прогорел именно тогда, когда у неё получилось. Я мирно кормила семью обедом, когда зазвонил телефон.
— Слушай сюда, — надрывно сказала Крыска. — Сейчас мой муж придёт бить тебе морду.
— В каком смысле? — удивилась я.
— В физическом. Только что он застукал меня под своим заместителем.
— А при чём тут я? — недоумевала я.
— Я сказала ему, что это ты оказываешь на меня такое плохое влияние.
Крыскин муж через минуту ворвался, но Саша принял удар на себя, и, произнеся шекспировский монолог, пожилой целитель пошёл менять квартиру. Ровно через неделю они выехали на противоположный конец Москвы, подальше от моего дурного влияния.
Так или иначе, мы жили в Ясеневе и выглядели завидно счастливой семьёй. Дети пропадали в лесу, без ограничений «это нельзя, туда не ходи, то не трогай». Они создали компанию «индейцев» своего возраста, сшили обмундирование из кожи и меха и, уносясь с собаками и улюлюканьем в лес, строили вигвамы и вели в них достойную жизнь.
Я очень боялась методов воспитания своей мамы, и делала всё наоборот. Мои принципы были: «Ты можешь брать всё, что тебе нужно для игры. Ты можешь делать всё, кроме опасного для жизни и здоровья. У тебя всё получится». Это шокировало окружающих родителей, дружба с моими сыновьями считалась опасной — «им всё разрешают». Единственная газета, которую я выписывала, называлась «Досуг в Москве». Два раза в неделю, под нытьё и сопротивление волокла сыновей в центр: на выставку, в кино или в театр. Ругали меня все — и дети, и муж, и знакомые. «Пятилетним детям нельзя показывать Феллини и Тарковского!» — говорили мне. Про всех пятилетних не скажу, моим было можно. Я понимала, что ребёнок — это сад, и он плодоносит в зависимости от того, что посадишь и как ухаживаешь.
Дети писали стихи,
Частная учительница обучала Петра и Павла изобразительному искусству, я грузила литературой, Саша осуществлял спортивное воспитание и требовал, чтобы они отличали пение Плачидо Доминго от Лучано Паваротти.
К замужеству я внутренне освободилась от мерзостей социума, но, став дважды матерью, погрузилась в его пучину глубже прежнего. Каждую секунду я физически ощущала незащищённость детей от двора, от перехода через дорогу, от старшеклассников, от учителей, от врачей, от преступности. Мне хотелось привести их в мир, в котором все им рады, но дворовые дети из неблагополучных семей вступали в опасные игры, чтобы сбросить с себя агрессивность, накопленную дома. И я настаивала на том, чтобы мои могли физически защититься. В классе они всегда были лидерами, никого не обижали и вообще были такие увлечённые чем-нибудь трудяги.
У них были проблемы с логопедией, и, ненавидящая детские сады, я вынуждена была найти блатной дефектологический детский сад, в котором в группе было десять детей, воспитатели и психологи писали диссертации, а повара крали меньше обычного.
Там не было непременного атрибута советского детского сада — нянечки, открывающей зимой окно, когда крошки сидят на горшках, чтобы увеличить простуду и уменьшить посещаемость. Там час в день складывали язык в трубочку для произнесения нужных звуков, танцевали под «Детский альбом» Чайковского и расписывали маслом столовые доски.
Через много лет дети рассказали, что, когда кто-то не засыпал в тихий час, воспитательницы, пишущие диссертации, ставили нарушителя в угол с подушкой, а в отдельных случаях с матрасом в руках. Вес матраса почти соответствовал весу ребёнка, так что педагогический приём воздействовал. И в ответ на мой вопль: «Почему прежде молчали, я бы всех убила?» — пожали плечами: «Мы думали, что так и должно быть».
Глава 14. В ЛИТЕРАТУРУ
Мой склад психики не годился для того, чтобы считать идеалом мужа слепоглухонемого капитана дальнего плавания. По природе своей я симбиотик, мужчина мне нужен здесь и сейчас, непременно любящий и непременно любимый.
А тут ещё дошла информация о Сашиной гастрольной малоинтеллигентной измене. На развод сюжет не тянул, но некую степень внутренней свободы я получила. К тому же я влюбилась так, что плохо себя контролировала. Дело доходило до того, что я могла тратить два часа на дорогу для того, чтобы провести двадцать минут в объятиях любимого.
Муж ничего не замечал, хотя только слепой не видел, что внутри у меня зажёгся свет. История длилась три года, и все три года у меня было ощущение, что живу на две семьи. А потом я запуталась. Возлюбленный не ездил на гастроли и оказывался более постоянной величиной. Несмотря на то, что общались мы набегами, регулярный эмоциональный допинг я получала от него. А муж приезжал отдохнувший, красивый, с подарками и выглядел как любовник.