Мне бы в небо
Шрифт:
— И сколько их у вас всего?
Я улыбнулся, но не ответил. В большинстве случаев я — человек открытый, так что, полагаю, имею право на маленькую тайну.
— Для чего вы их копите? Мечтаете о шикарном отпуске?
— Я не из тех, кто ездит в отпуска. Просто… коплю. Может быть, пожертвую часть на благотворительность — например, отдам той организации, которая самолетом доставляет больных детей в клинику.
— А я и не знала, что можно так сделать. Как мило, — сказала она, а потом поцеловала меня — легко и быстро, но с чувством, прикоснувшись кончиком языка. Своего рода обещание большего, если однажды мы встретимся вновь — правда, до сих пор этого не произошло. Боюсь, если бы мы встретились, мне пришлось бы уклониться. Даже три года назад она была старовата для меня — а специалисты по рекламе старятся
Не помню, отчего я ей рассказал про мили. Это выставляет меня в нелестном свете. Но тогда я был не в лучшей форме. Только что вернулся из отпуска длиной в полтора месяца — шеф потребовал, чтобы я отдохнул и поправил здоровье. Я проводил время на психологических тренингах, надеясь обогатить свой внутренний мир, который изрядно пострадал за годы общения с безработными. КСУ оплатила мое обучение на курсах — мастер-класс по художественной прозе, на котором мне удалось написать коротенький ностальгический очерк о том, как мы с отцом в бурю возили пропан, и семинар под названием «Музыка кантри как литература». Преподавательница, уроженка Нью-Йорка, в черной стетсоновской шляпе с лентой из змеиной кожи и в ковбойском галстуке, перехваченном янтарной булавкой со скорпионом, твердила, что лучшие песни в стиле кантри объединяет одна тема — переезд из деревни в город, разочарование при виде урбанистической жестокости, грусть и желание вернуться домой. Эта идея, проиллюстрированная десятками примеров, пребывала со мной, когда я вернулся к работе, и лишь усугубила мрачное настроение и душевную неопределенность, которые надлежало исцелить по приказу КСУ. Мои путешествия казались мне балладой в стиле кантри, с рифмующимися названиями, неоновыми вывесками, удаляющимися огнями машин и расплывчатыми женскими лицами. Привычные сентиментальные стихи — но и кое-что новенькое. Диспетчерская вышка в тумане. Гудение пылесосов в коридоре, возвещающее, что соням-гостям пора выписываться из отеля. Покрытые цыпками руки старшего менеджера в обнимку с плюшевым медведем — я вручил ей игрушку, пока двое охранников грузили папки, ящики рабочего стола и центральные процессоры на серую низкую тележку. Скрипучие колеса визжали всю дорогу до лифта, где стоял третий охранник и удерживал кнопку, чтоб не захлопнулись двери.
Я с трудом сумел отвлечься. Пресек в себе эту песню. Хотя и дорогой ценой. Я редко вижу врачей на их рабочем месте — разве что в пути, случайно, поэтому представления о собственных недомоганиях у меня расплывчатые и бессистемные. Высокое кровяное давление? Несомненно. Холестерин? Наверняка уже в зоне риска. Однажды, между Денвером и Оклахомой, я задремал рядом с неким специалистом по легочным заболеваниям; когда я проснулся, он сказал, что у меня апноэ — задержка дыхания во сне. Врач порекомендовал аппарат, который прогоняет воздух через ноздри, пока человек спит, чтобы повышать уровень кислорода в крови. Я не последовал этому совету. Еще у меня с каждым рейсом ухудшается кровообращение — я не чувствую ступней, и приходится постоянно шевелить ими, но это помогает лишь в первый час. Так что, наверное, я сменю образ жизни. Скоро.
Я слишком много говорю. Давлю на собеседника. Вам действительно интересно, или вы слушаете из вежливости? Еще вина? А я выпью молока. Знаю, что на самом деле оно не помогает от язвы желудка, но я родом из молочных краев, и мне нравится этот вкус.
Так или иначе, пора закругляться — скоро приземлимся. Мы повстречались в середине моей последней поездки, осталось всего шесть дней и восемь городов. Увлекательное и в то же время привычное расписание — смесь дела, удовольствия и семейных обязательств. Есть люди, которых я должен повидать; люди, которых хочу повидать; люди, с которыми я пока не знаком, но, возможно, они мне понравятся. Нужно быть гибким, дисциплинированным, внимательным — это непросто, зато окупается. С каждым годом я летаю все больше и больше, и к концу недели, если повезет, пересеку важную черту, после которой, честное слово, сделаю паузу, сяду и задумаюсь.
Миллион бонусных миль. Миллион.
— Но это помешательство, — говорите вы. Надеюсь, потому что я вам небезразличен, а не потому что я вас раздражаю. — Это всего лишь цифра, она ничего не значит.
— Число пи — тоже всего лишь цифра, — отвечаю я.
—
Включают обратную тягу — мы прилетели в Денвер.
— Это граница, — отвечаю я. — А моя жизнь в них нуждается.
Открываются двери, все отстегивают ремни. Может быть, мы еще увидимся, хотя вряд ли. В следующий понедельник мой шеф вернется с охоты за марлинами и в первую очередь, просматривая входящие, заблокирует мой дорожный счет — впрочем, он и так уже нередко обвинял меня в злоупотреблениях. Мне нужно его опередить и достичь миллиона.
Выходим из самолета. Когда мы шагаем по телескопическому трапу навстречу неведомому, точно два лотерейных шара, которые катятся по желобу, из моего кармана выпадает кассета — вы замечаете ее раньше и наклоняетесь. Последняя услуга, которую вы мне оказываете, — и вы делаете это медленно, словно выполняете крошечное таинство.
— Спасибо.
— Приятного дня.
— Вам тоже.
— Надеюсь.
Вы уходите, очень быстро, чтобы наконец воссоединиться с семьей. Надеюсь, вы не сердитесь, что я оторвал вас от книги. Мне не хотелось портить вам удовольствие, но я ее уже читал. Никакого сюжета там нет.
Глава 2
В отеле я проспал, потому что меня забыли разбудить, и теперь спешу, несусь, выскакиваю из аэродромного автобуса — у меня с собой ничего, кроме портфеля и небольшой сумки, — пересекаю терминал, улыбаюсь агенту, машу карточкой «Компас клаб» и водительскими правами — «Да, вещи с собой» — «Нет, я не оставлял их на хранение посторонним людям», — беру посадочный талон и билет, снова бегу через терминал, опустошаю карманы — мелочь, ключи, мобильник, пачка снотворного, авторучка, неизвестно откуда взявшееся барахло, — бросаю сумки в аппарат, выпрямляюсь и прохожу через металлоискатель.
Раздается сигнал. Я хлопаю по карманам, ничего не нахожу, прохожу еще раз…
Снова сигнал.
— Сэр, подойдите сюда.
Женщина-охранник проводит вдоль моего тела прибором. Готов поклясться, я чувствую, как меня пронизывает излучение — докучливые волны радиации, которые достигают хромосом и тревожат спинной мозг. Однажды по этому поводу непременно подадут групповой иск, и я непременно буду сидеть у всех на виду в инвалидном кресле, с переносной капельницей.
— У меня ничего такого нет, — говорю я. — Должно быть, ваше оборудование барахлит.
Когда прибор оказывается в районе колен, слышится писк.
— Ботинки, сэр?
— Они новые.
— Должно быть, в подошвах есть стальные полоски.
Я издаю стон, когда она вновь меня обследует, и корчу гримасы туристам, стоящим в очереди. Я сбился с темпа в ту минуту, когда меньше всего могу себе это позволить, — в понедельник утром любой промах грозит вызвать лавину неудач. Эти ботинки я купил по глупости, из тщеславия. Во всем виноват продавец — этот тип принялся язвить и высмеивать жителя Запада, стоило упомянуть, что я родом из Миннесоты. Вместо того чтобы покупать ботинки, следовало бы сказать ему, что никаких жителей Запада на самом деле нет, а есть иммигранты с Востока, в том числе и большинство индейских племен. На эти ботинки реагируют все металлоискатели на протяжении вот уже пяти дней, так что в итоге я трачу время и сокращаю резерв. Да, я всегда учитываю непредвиденные обстоятельства и стараюсь наверстать упущенное — отменить обед, поменьше поспать — но, по-моему, разумнее купить новую обувь.
Я спускаюсь на эскалаторе к трамваю, который отвезет меня в терминал Б. Мужчина ступенькой выше кивает и мотает головой, разговаривая по мобильнику — микрофон, судя по всему, прикреплен к лацкану пиджака. Этот тип похож на шизофреника — возбужденно говорит с невидимым собеседником, размахивает руками и сжимает кулаки.
— Разве можно его винить?.. Ему сделали отличное предложение. И потом, он пробил огромную дыру в нашем бюджете, у него какая-то хреновина с простатой…
Я уже видел этого человека, по пути в Бойсе, — он сидел через проход от меня и ругался со стюардессой по поводу еды. Он потребовал вегетарианских блюд, хоть и не озаботился заказать их до полета, и разразился непечатной бранью, когда стюардесса не обнаружила их на тележке. В последнее время таких кретинов полно повсюду, они как будто множатся, и чем выше их заработок, тем сильнее они хамят. Эконом-класс по сравнению с первым — просто рай.