Мне есть что вам сказать
Шрифт:
Возможно, необходимо оговаривать сроки полномочий в 10 лет и предусматривать в списке кандидатов максимально широкое представительство групп и интересов по всей стране. Но, откровенно говоря, это вряд ли понадобится.
Положение лордов и так означает независимость мышления. Лейбористы и тори сейчас почти сохраняют равновесие. Баланс сил удерживают независимые члены парламента. А они из тех, кому доставляет удовольствие представлять все слои общества.
В этом случае две половинки парламента подойдут друг к другу и обеспечат функционирование государства. Каждая палата будет по-своему безупречна, но при этом каждая отличима от другой. Такое решение так же прекрасно, как две симметричные, но анатомически отдельные половинки попки Кайли Миноуг.
Поверьте, быть уволенным не так уж и страшно
Теперь, когда штукатурка перестала сыпаться с потолка и отзвуки моей последней катастрофы перестали раздаваться в ушах, самое время признать, что увольнение несет с собой определенный сюрреалистический кайф.
Когда я говорю, что само по себе это переживание имеет неожиданные преимущества, это не означает неуважения к человеку, который уволил меня. Возникло внезапное чувство свободы. Ощущение необъятных горизонтов и ветра в лицо, и не только для меня, но и для всех лидеров оппозиции, не обязанных отныне соглашаться с каждым словом редакционной статьи в The Spectator.
Но главное, я бы рекомендовал быть уволенным позорно – и хочу, чтобы вы знали, это я настоял на своем увольнении: «Если вы меня не уволите – то увольняйте!» – таков был мой ультиматум, потому что только после увольнения к тебе начинают испытывать истинную симпатию. Ничто так не вызывает сочувствие и у друга, и у врага, как твой поверженный вид на гудронированной площадке с пропеллером, ушедшим вглубь метра на два. Ничто так не растопит сердца ваших врагов. «Как поживаете?» – спрашивают они и пожимают вам руку с искренней озабоченностью. А когда вы, запинаясь, мямлите слова благодарности, они повторяют: «Нет, а все-таки как вы поживаете?» И кто упрекнет их за невинное Schadenfreude (злорадство) за их сладкую удовлетворенность вашим состоянием? И другой огромный плюс такого отлучения от скамьи лидеров оппозиции в том, что это экономически безболезненно. Компенсационного пакета нет. Пособия по сокращению штатов нет. Обременительная система официальных предупреждений или трудовых трибуналов или исков о несправедливом увольнении отсутствует. Да и к чему все это? Работа была хорошая. Я гордился, что выполняю ее. Но это был «театр теней», и он не приносил никаких заработков. Существование моей семьи не зависело от наличия этой работы, на хлеб я этим не зарабатывал, и хорошо, что так. Мое исчезновение не только ничего не значило в масштабе космоса, оно было из категории тех, которые казначейство расценивает как не оказывающие влияния на доходы государства.
Чем больше рассматриваешь эту ситуацию, тем яснее становится, что сочувствовать мне не было никаких оснований. Вот почему я хочу, чтобы мы лучше подумали о десятках тысяч людей по всей Британии, которым сейчас грозит потеря работы не по их вине и в обстоятельствах гораздо более серьезных, чем у меня.
Все политические силы сходятся на том, что государственный сектор разрастается слишком быстрыми темпами, и это ведет к большим затратам. Когда мы, тори, обсуждаем этот вопрос, мы неизменно высказываемся с жесткой беспристрастностью. Мы восторженно говорим о новых рабочих местах в госсекторе, созданных с 1997 года, численность которых по нашим оценкам составляет от 530 000 до 650 000. Мы размахиваем экземплярами The Guardian, в которых неделю за неделей публикуют объявления о странных политкорректных не-работах, часто с очень хорошими привлекательными зарплатами и левыми приработками.
Или мы можем процитировать еженедельную колонку Росса Кларка «Работа недели» (в журнале, который я не осмелюсь назвать), где подобраны самые нелепые вакансии, координаторов по гендерным вопросам, бесчисленных специалистов по пропаганде и социокультурным различиям. И зазвучит иная тема: все это не только слишком дорого, но еще и абсурдно. И так оно есть.
Обращаем внимание, что с апреля 2003 по апрель 2004 года численность чиновников только в Уайтхолле выросла на 12 280.
И вот об этой проблеме нам следует подумать более обстоятельно и не потому, что мне нравится Илфракум и там мне когда-то сшили пиджак. Может оказаться, что большая часть из этих 650 000 новых рабочих мест – это «не-работы» в том смысле, что они были созданы по какому-то ненормальному политкорректному алгоритму. Но в то же время мы должны учитывать, что служащие, имеющие эту работу, – люди; у них есть семьи; на них висят кредиты; у них есть право голоса.
В расширении госсектора лейбористами есть одна хитрость: они создали мир госслужащих, чья занятость зависит от политкорректного правительства с высоким налогообложением и высокими расходами. И посему любое новое правительство тори должно понимать, что сокращение госсектора потребует реального мужества и причинит настоящую боль.
Надо признать, что единственная быстрорастущая группа в госсекторе – сборщики налогов, и это неудивительно, если учесть замысловатую сложность правительства Гордона Брауна. Эта страна обрастает налоговыми инспекторами гораздо быстрее, чем медсестрами или полицейскими.
Верно и то, что упрощение налоговой системы, как это сделал Найджел Лоусон, и устранение необходимости в таком количестве этих людей будет великим благом. Но и сборщикам налогов бывает больно, и поэтому мы должны объяснить им, почему их увольнение принесет благо не только экономике в целом, но и им самим.
В первую очередь следует объяснить, что с идеей прополки части новых рабочих мест в госсекторе согласились все партии, и отчет Гершона [87] , подготовленный по поручению лейбористов, предусматривал сокращение почти 80 000 рабочих мест. Также стоит повторить, что многие из этих рабочих мест – результат опрометчивых законодательных инициатив: если бесконечно принимать бессмысленный закон об охране труда, то потребуется бесконечное количество работников, следящих за выполнением его норм и так далее. Но самое главное, что рабочие места в госсекторе отвлекают огромные материальные ценности из производственного в непроизводственный сектор экономики, в то время как в частном секторе на рынке труда спрос доминирует над предложением и квалифицированных людей не хватает. Есть и другие виды работ, ждущие своих исполнителей, и будет неплохо, если будущая перетряска кадров направит людей обратно на этот рынок.
87
Отчет Питера Гершона об эффективности в государственном секторе Великобритании в 2004–2005 гг., подготовленный по поручению Тони Блэра.
Друзья мои, как я обнаружил, не бывает катастроф, есть только возможности. И воистину это возможности новых бед.
Вспомните, что случилось со Скаргиллом
Я помню точно, где я был, когда впервые пережил приступ дикой правой ярости. Это было в 1984 году, во время завтрака – примерно в 10.40. Я почти поднес полную ложку хлопьев Harvest Crunch ко рту. Дело происходило в общей комнате для студентов колледжа, где я учился.
Предыдущие два десятилетия мое отношение к политике представляло собой точно выверенную смесь цинизма и апатии. Я читал под одеялом все, что угодно, но только не «Хансард». Как и все ученики нашей школы, я испытывал некоторый энтузиазм, когда вернули Фолклендские острова, но в остальном мне было, честно говоря, на все наплевать.
Иногда я просматривал статьи политических колумнистов в газетах и удивлялся, как им могут платить за такую ерунду. Я понятия не имел, кто члены кабинета. Мир был слишком прекрасен, чтобы тратить время на такие вопросы.