Мне не забыть

Свиридова Елена

Юрген тосковал в ожидании отъезда в Москву, где он надеялся снова встретиться с Лерой. Билеты были уже заказаны, Клаус проводил последние натурные съемки, у всех было чемоданное настроение и все, кроме Юргена, с нетерпением ждали возвращения домой, в Германию. В Москве группа должна была пробыть несколько часов, и эти часы Юрген мечтал провести с Валерией. Но в день вылета рейс на Москву задержали по каким-то непонятным причинам, что привело Юргена в отчаяние. Теперь времени на все оставалось впритык, немцев из одного московского аэропорта сразу повезли в другой. В дороге Юрген нервничал, не реагировал на дурацкие шутки Вернера. Оказавшись в Шереметьеве, он с трудом нашел возможность позвонить

Лере. Услышав в трубке незнакомый женский голос, он от волнения стал говорить с сильным акцентом, и в ответ прозвучало, что ошибся номером, таких здесь нет. Он набрал номер еще раз и, к величайшему своему удивлению, услышал то же самое. Потеряв всякую надежду дозвониться, он набрал номер еще, и на этот раз ему никто не ответил. Так и не простившись с Лерой, не повидав ее, даже не услышав ее голос, он сел в самолет, который через три часа должен был приземлиться в Германии. Он не знал тогда, что следующая их встреча произойдет только через семь лет…

Лера все еще ждала, что Юрген позвонит ей, надеялась встретиться с ним, но проходил день за днем, а от него не было никаких известий. И с каждым днем ее тревога росла, а надежда таяла…

Максим, напротив, появлялся довольно часто. Когда он приходил, мрачная атмосфера в доме заметно разряжалась. Он вел беседы с Софьей Дмитриевной о политике, о кино, рассказывал анекдоты и очень скоро завоевал ее симпатию. В свободные от дежурств вечера он, с благословения матери, приглашал Леру на концерты, на вечеринки к друзьям или просто посидеть где-нибудь в кафе. Он был тактичен, ненавязчив, не докучал Лере откровенными ухаживаниями и тем самым все больше располагал ее к себе. Ей было приятно проводить время с этим симпатичным, неглупым парнем, не лишенным чувства собственного достоинства. Конечно, он не был так божественно красив и романтичен, как Юрген, так эрудирован и остроумен, как Красовский, но эти его недостатки скрашивались легкостью и простотой в общении и явной доброжелательностью. Внешне его отношения с Лерой выглядели вполне дружескими, и хотя в его взгляде, обращенном к ней, можно было увидеть не только дружбу, Лера старалась не придавать этому значения и попросту тянула время, избегая всяких объяснений. Она прекрасно понимала, что любое выяснение отношений может привести к разрыву, и хотя она и не была влюблена в Максима, привязывалась к нему все больше и не хотела совсем его терять.

Со времени Лериной очень короткой и очень бурной поездки на практику прошло около месяца. В квартире раздался телефонный звонок, Лера тут же бросилась к трубке.

— Наташка, как хорошо, что ты приехала! — дрогнувшим голосом сказала Лера.

— Ты хандришь, моя дорогая? — Наташа говорила бодрым уверенным тоном. — Из дома можешь смотаться?

— Конечно, могу. — Лере очень хотелось встретиться с подругой, ведь только от нее она могла хоть что-то узнать о Юргене! Последняя надежда что-то прояснить и, может быть, успокоить не проходящую, а только слегка притупившуюся боль в душе…

— Тогда поехали лечить хандру. В семь у метро «Тургеневская». Идет?

Лера, окинув взглядом закрытую дверь в комнату матери, мгновенно вылетела из квартиры.

— Лерка! Что с тобой? — Наташа обняла подругу. — Бледная, худая, одни глаза остались. Нельзя так себя мучить!

— Я вовсе себя не мучаю! Наоборот, неплохо провожу время, — улыбнулась Лера.

— Что-то не похоже, — Наташа с беспокойством разглядывала подругу.

— Ладно, хватит смотреть на меня, как врач на пациента! Лучше расскажи, что было после моего отъезда.

И Наташа стала рассказывать…

Как и предполагал директор студии, с передачей о немцах возникли проблемы и ему пришлось отдуваться перед районным и даже областным начальством. Материал смотрели несколько раз и после просмотра заставляли убирать все новые куски, как раз те, которые были наиболее интересными и зрелищными. В первую очередь сократили

до минимума интервью с Юргеном и другими немецкими студентами, оставив две или три самые обтекаемые фразы. Все остальное разрешили дать как изображение, наложив на него соответствующий дикторский текст. Написать этот текст поручили главной редакторше — очень осторожной и совершенно бездарной. Далее было велено вырезать всякие битловские и блатные песенки, а также цыганщину. В результате после урезания и редактирования получилось довольно куцее нечто с примитивным текстом, это показали один раз по местной программе и сдали в архив.

Во время эфира Наташа плакала от стыда и обиды, глядя на экран монитора. Директор говорил, что передачу могли вообще запретить, хорошо, хоть что-то показали, но для Наташи это было слабым утешением. Правда, после показа были какие-то звонки в студию, появилась даже статья в районной газете с хвалебным отзывом, но скоро о передаче забыли и студийная жизнь снова погрузилась в routine and stagnation, как любил выражаться Красовский. Конечно, если бы он не уехал, все было бы по-другому…

— Иногда мне кажется — ему на все и на всех наплевать, кроме самого себя, — сказала Лера. — Он наверняка мог остаться, просто не захотел… Для него важно только то, что делает он сам…

— Знаешь, Лерка, а я ведь уговорила директора отдать мне весь оставшийся материал, хочу сделать из него свою курсовую.

— Ты мне покажешь его? — дрожащим голосом спросила Лера.

— Конечно!

— Ладно, куда мы идем?

— Адик — мой старый друг, — проговорила Наташа, охотно сменив тему. — Знаешь, он добрый парень, он такой — последнее отдаст. В общем, тебе он понравится, сама увидишь.

— Ты меня сватаешь, что ли? — усмехнулась Лера.

— Совсем ты глупая девочка! Я просто хочу показать тебе современный underground и отвлечь от твоих маниакально-депрессивных мыслей. Адик учится в Гнесинке, сочиняет музыку, Ваня пишет стихи. У них потрясающие песни. Иногда выступают в закрытых клубах, потом получают по шее, потому что не соответствуют… И идут разгружать машину в соседнюю булочную. Поняла?

— Что уж тут не понять…

Через пять минут они оказались в мрачного вида дворе огромного старого кирпичного дома, поднялись на лифте на три этажа, потом прошли по какому-то непонятному переходу и поднялись пешком еще на два этажа по лестнице, остановились у огромной обшарпанной двери. Наташа позвонила, через некоторое время дверь распахнулась и на пороге появился высокий худощавый длинноволосый парень хипповатого вида. На нем были заплатанные джинсы, футболка в разноцветных разводах, он улыбался во весь рот и то и дело поправлял спадающие на нос большие очки с толстыми стеклами.

— Привет, — он чмокнул Наташу в щеку, протянул руку Лере и обеих провел в квартиру.

Квартира показалась Лере огромной. Высокие потолки, длинный коридор, заставленный какими-то шкафами и тумбами, старый дубовый паркет, изрядно истертый. В огромной комнате в углу стоял старый рояль, было много громоздкой мебели, и на одном из диванов с высокой спинкой спал какой-то парень.

— Девочки, жрать нечего, — Адик, извиняясь, развел руками, — зато бухла полно. Серый не пьет, а мне одному скучно. В одиночестве пьют алкоголики, а я еще не дошел до этой стадии. Давайте тяпнем, мои хорошие.

Он разлил по бокалам какое-то красное вино, протянул Наташе и Лере.

Все чокнулись, выпили.

— Натали, где ты откопала такую красивую чувиху? — спросил Адик, с интересом разглядывая Леру.

— Что, запал? — рассмеялась Наташа.

— Ты меня смущаешь, — сказал Адик, кокетливо улыбаясь.

— Не строй из себя красну-девицу, лучше скажи, у тебя хлеб есть? — деловито спросила Наташа.

— Поищи на кухне. Ладно, девочки, за вашу несравненную красоту! — Он осушил еще один бокал. — Правда, Натали, изобрети что-нибудь, мы с Серым последний раз вчера хавали, вот видишь, у него уже голодный обморок.