Мне не забыть
Шрифт:
— Конечно, хочу! Уверена, он мне понравится! Ревновать не будешь?
— Вот еще не хватало! И вообще — мы просто друзья.
— Дорогая моя, дружба с мужчиной — это иллюзия, поверь моему опыту.
— Интересно, но ведь ты дружишь с Адиком и Ваней!
— С Адиком — да, но это редкое исключение, и потом мы сто лет знакомы. А Ваня — это особый случай…
— По-моему, он просто влюблен в тебя.
— Не просто. С ним все не просто. Понимаешь, он «отмороженный».
— Это как? — удивилась Лера.
— Ну,
— Стыдиться тут нечего, — сказала Лера серьезно, — если он видит тебя такой, значит, все это есть в тебе, просто не каждому дано увидеть. Для кого-то, наверное, и Беатриче была обыкновенной бабой, и не каждый за ней пошел бы в ад…
— На эту тему у него тоже стихи есть. В сущности, он — гений, и сам он прозрачный, бестелесный, а не я… Его беречь надо. А я не стою ни его, ни его стихов, потому и стыдно… Ладно, хватит об этом.
— Кто чего стоит — это только время покажет, — задумчиво сказала Лера.
— Ах ты, мой философ! Пойдем-ка отсюда, а то заболтались тут, будто и поговорить больше негде! — Наташа подхватила Лерину сумку. — А ты, пожалуйста, больше не хандри, обещаешь?
— Обещаю, — улыбнулась Лера.
Дождливое лето сменилось ясной золотой осенью.
У Леры начались занятия в университете, и она почти не бывала дома. Дипломный курс да еще работа в отделе писем молодежной газеты не оставляли времени для хандры. Иногда она встречалась с Наташей, которая упорно трудилась над своей курсовой…
Уголек заметно подрос и стал любимцем Софьи Дмитриевны. Когда он мурлыкал, забравшись к ней на колени, она приходила в полный восторг и готова была простить ему и объеденные цветы в горшках, и разодранный в клочья диван, и вообще любые прегрешения.
Максим прочно утвердился в роли друга семьи, и, что самое удивительное, он пользовался особым расположением тети Жанны и дяди Миши. Однажды его с Лерой даже пригласили на званый ужин. Тетка сказала:
— Валерия, ты не должна на меня обижаться… Я понимаю, что бывала несправедлива к тебе, но я всегда переживала за Сонечку. Она такая одинокая, беззащитная, а ты так мало уделяла ей внимания! Но кто старое помянет — тому глаз вон!
Лера, усомнившись в искренности тетки, ответила с иронией:
— Что ж, худой мир лучше недоброй ссоры.
Но тетка иронию не уловила, у нее вообще было плохо с чувством юмора.
Бард-роковцы создали свой ансамбль под названием «Квадро», в состав которого, кроме Адика вошли двое его друзей по Гнесинке, ударник и бас-гитарист, четвертым членом группы, конечно, был автор… Underground, забросив родную булочную на произвол
Итак, стояла ясная московская осень, и в ее золотисто-пунцовом затишье еще ничто не предвещало бурю…
В один из осенних вечеров «отмороженный» восьмой поэт России с печальным лицом склонился над пишущей машинкой… Вокруг него гремела музыка, прорываясь к соседям сквозь обитые одеялами стены, но поэт ничего не слышал…
— Вовчик, давай ля! — кричал Андрей на бас-гитариста.
— Ну даю, десять раз! — проворчал Вовчик, в сотый раз уже извлекая медиатором один и тот же звук.
— Не ля, а бля у тебя!
Ударник Геша захохотал.
— Отставить смех! — возмутился Андрей.
— Не Адик ты, а ад кромешный… — вдруг нараспев произнес Ваня.
Тут уже Андрей не удержался, и все трое музыкантов буквально закатились от хохота.
А Иван все так же задумчиво созерцал пишущую машинку, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Ребята, давайте Серому покажем, а то мы уже заклинились, — добродушно предложил Андрей.
— Это ты заклинился на своем ля! — обиженно произнес Вовчик.
— Адик прав, — вмешался Геша. — В музыке нужна тирания, иначе ни хрена не получится! Думаешь, ему легко? Скажи спасибо, что он способен из ангела в дьявола превратиться, если для дела надо.
— Спасибо! — Вовчик картинно отвесил поклон.
— Ладно, начали! — Андрей проиграл на гитаре замысловатую трель, вступили бас-гитарист и ударник. — Ну что, пойдет? — обратился Андрей к Ивану. — Уловил? Понимаешь, срочно слова нужны!
— У меня нет вдохновения, я ничего не слышу… — вздохнул поэт.
— Да что с тобой? Ты же гений! У тебя не может не быть вдохновения! Послушай еще раз!
— Никакой я не гений, — грустно сказал Иван. — Я — что-то другое…
— А что же? — с интересом спросил Адик.
— Не знаю… Мне это еще не открылось.
Теперь все молча глядели на Ваню и терпеливо ждали продолжения. Никто не смел нарушить тишину, Ванин авторитет был непререкаем.
— Уеду в деревню, там заброшенный дом и никого… — размышлял Ваня вслух. — Даже столбы электрические спилены, провода ржавыми лохмотьями висят… Тетка Дуня самогонщица одна осталась, у нее сына кабан убил, она с тех пор по деревне бродит, то поет тонким голосом, как ребенок, и причитает, то матом ругается… Заезжие ее боятся, самогон купят, и восвояси… А я с ней разговариваю, она самогону выпьет, я воды из родника, сядем на бревнышко, и она мне про жизнь свою рассказывает. Я все понимаю, что она говорит, а никто больше не понимает… В лес пойду, там зверье всякое, с ними тоже поговорить можно, я их язык немного знаю, еще в детстве выучил… Они мне иногда стихи наговаривают… А может, мне вообще не надо стихи писать? Ведь я еще не знаю, что я такое… Раньше знал, да, видно, ошибался…