Мне нравится, что Вы больны не мной… (сборник)

Цветаева Марина Ивановна

Есенин погиб, потому что забыл, что он сам такой же посредник, глашатай, вожатый времени – по крайней мере настолько же сам себе время, как и те, кому во имя и от имени времени дал себя сбить и загубить.

(«Поэт и время», 1932)

П. Г. Антокольскому

(1896–1978)

П. Антокольскому

Дарю тебе железное кольцо:Бессонницу – восторг – и безнадежность.Чтоб не глядел ты девушкам в лицо,Чтоб позабыл ты даже слово – нежность.Чтоб голову свою в шальных кудряхКак пенный кубок возносил в пространство,Чтоб обратило в угль – и в пепл – и в прахТебя – сие железное убранство.Когда ж к твоим пророческим кудрямСама Любовь приникнет

красным углем,Тогда молчи и прижимай к губамЖелезное кольцо на пальце смуглом.Вот талисман тебе от красных губ,Вот первое звено в твоей кольчуге, –Чтоб в буре дней стоял один – как дуб,Один – как Бог в своем железном круге!Март 1919

Н. П. Гронскому

(1909–1934)

Надгробие

1

«Иду на несколько минут…»В работе (хаосом зовутБездельники) оставив стол,Отставив стул – куда ушел?Опрашиваю весь Париж.Ведь в сказках лишь да в красках лишьВозносятся на небеса!Твоя душа – куда ушла?В шкафу – двустворчатом, как храм, –Гляди: все книги по местам,В строке – все буквы налицо.Твое лицо – куда ушло?Твое лицо,Твое тепло,Твое плечо –Куда ушло?3 января 1935

2

Напрасно глазом – как гвоздем,Пронизываю чернозем:В сознании – верней гвоздя:Здесь нет тебя – и нет тебя.Напрасно в ока оборотОбшариваю небосвод:– Дождь! дождевой воды бадья.Там нет тебя – и нет тебя.Нет, некоторое из двух:Кость слишком – кость, дух слишком – дух.Где – ты? где – тот? где – сам? где – весь?Там – слишком там, здесь – слишком здесь.Не подменю тебя пескомИ паром. Взявшего – родствомЗа труп и призрак не отдам.Здесь – слишком здесь, там – слишком там.Не ты – не ты – не ты – не ты.Что бы ни пели нам попы,Что смерть есть жизнь и жизнь есть смерть, –Бог – слишком Бог, червь – слишком червь.На труп и призрак – неделим!Не отдадим тебя за дымКадил,ЦветыМогил.И если где-нибудь ты есть –Так – в нас. И лучшая вам честь.Ушедшие – презреть раскол:Совсем ушел. Со всем – ушел.5–7 января 1935

3

За то, что некогда, юн и смел,Не дал мне заживо сгнить меж телБездушных, замертво пасть меж стен –Не дам тебе – умереть совсем!За то, что за руку, свеж и чист,На волю вывел, весенний лист –Вязанками приносил мне в дом! –Не дам тебе – порасти быльем!За то, что первых моих сединСыновней гордостью встретил – чин,Ребячьей радостью встретил – страх, –Не дам тебе – поседеть в сердцах!7–8 января 1935

4

Удар, заглушенный годами забвенья,Годами незнанья.Удар, доходящий – как женское пенье,Как конское ржанье,Как страстное пенье сквозь ‹косное› зданьеУдар – доходящий.Удар, заглушенный забвенья, незнаньяБеззвучною чащей.Грех памяти нашей – безгласой, безгубой,Безмясой, безносой!Всех дней друг без друга, ночей друг без другаЗемлею наноснойУдар – заглушённый, замшённый – как тиной.Так плющ сердцевинуСъедает и жизнь превращает в руину…– Как нож сквозь перину!…Оконною

ватой, набившейся в уши,И той, заоконной:Снегами – годами – ‹пудами› бездушьяУдар – заглушенный…А что если вдруг…………………………….А что если вдругА что если – вспомню?‹Начало января 1935›

5

Оползающая глыба –Из последних сил спасибо– Рвущееся – умолчу –Дуба юному плечу.Издыхающая рыба,Из последних сил спасибоБлизящемуся – прости!Силящемуся спастиВалу первому прилива.Иссыхающая нива –Божескому, нелюдскуБури чудному персту.Как добры – в час без спасенья –Силы первые – к последним!Пока рот не пересох –Спаси – боги! Спаси – Бог!Лето 1928

О книге Н. П. Гронского «Стихи и поэмы»

Девятый год стоит РоссияМоей заморскою страной…Н. П. Г.

Мне кажется, что спор о том, может ли быть эмигрантская молодая литература или не может быть, на этот раз сам собой разрешен в недавно вышедшей книге покойного молодого поэта Н. П. Гронского.

Книга открывается словами: «Помню Россию – так мало, помню Россию – всегда»… Это сразу дает нам и возраст, и духовную особь пишущего. Мало помнят, но все же помнят – десяти лет расставшиеся помнят свою страну – изгнанники, всегда помнят – рожденные поэты. Книга открывается – формулой, ибо короче и полнее о себе и о России человек его поколения сказать не может. Эта цитата, по недостатку места, останется единственной. Пусть читатель, до прочтения книги, поверит на слово, что она редкостной словесной силы. Поэтически – первокачественная.

Читаем названия: Иоанн Безземельный – Римляне – Карл XII – Эней – Роланд – Наполеон – перед нами школьные годы, т. е. школьные герои поэта. Первый вывод: не зря ходил в школу. Дальше героика недавних времен, поэма Миноносец, трагическая героика не взятых на английский миноносец добровольцев (по страсти, с какой написано, ясно, что в основе – живое происшествие). Листаем дальше: – Из первой книги Царств – Россия – Август – Римские дороги – Савойя – Моисей – Дракон, – по названиям одним ясно: юноша читает, ходит, глядит, думает – и, наконец, альпийская поэма Белла Донна, лучшая вещь в книге и во всей поэзии эмиграции. К этой поэме отношу читателя, как к сердцевине книги и поэта и самой лирической поэзии. Дальше: Валгалла – дальше прекрасная поэма Авиатор, как все поэмы Гронского взятая из жизни, – поэма Финляндия (родина поэта), – Михаил Черниговский и Александр Невский, – драматические сцены Спиноза – и последнее в книге и в его молодой жизни – Повесть о Сергии Радонежском, о медведе его Аркуде и о битве Куликовской. Книга, начатая Россией, Россией кончается. Россией кончается и его жизнь.

Где же, господа, неизбежное эмигрантское убожество тем, трагическая эмигрантская беспочвенность? Все здесь – почва: благоприобретенная, пешком исхоженная почва Савойи, почва медонских римских дорог, и в крови живущая отечественная почва тверской земли, и родная, финляндская, и библейская – Сиона и Синая, и небесная, наконец – Валгаллы и авионов.

Перед вами, молодые поэты, юноша – ваш сверстник, ваш школьный товарищ, с вашими же источниками питания: собственной ранней памяти, живого изустного сказа, огромного мирового города, природы, которая везде и всегда, и наиживейшим из всех источников, без которого все остальные – сушь: самой лирической жилой. Так почему же у вас в стихах метро и бистро, а у него Валгалла – и Авиаторы – и Спиноза? Вы жили в одном Париже. И Париж ни при чем.

Верней, Гронскому Париж много дал, потому что Гронский много сумел взять: Национальную библиотеку и Тургеневскую библиотеку, старые соборы и славные площади, и, что несравненно важнее, не только взять сумел, но отстоять сумел: свой образ, свое юношеское достоинство, свою страсть к высотам, свои русские истоки и, во всем его богатстве, мощи и молодости – свой язык. Взяв у одного Парижа – все, не отдал другому Парижу – ничего.

– «Но это одиночный случай…» Вся лирическая поэзия – одиночный – и даже какой одинокий! – случай. Непрерывная вереница таких одиночных случаев и есть лирическая поэзия. Но если допустить, что есть поэзия не лирическая – гражданская, скажем, эпическая – что мешает молодым эмигрантским поэтам соприсутствовать – издалека – событиям своей родины? Челюскин был на весь мир и для всего мира, и место действия его, Арктика, равно – отдалено от всех жилых мест. – «О Русь, вижу тебя из моего прекрасного далёка!» Но если наше далёко нам кажется не– прекрасным, если у нас на него нет глаз, можно ведь и: «О Русь, вижу тебя в твоем прекрасном далёке», распространяя это далёко и на прошлое, и на настоящее, и на будущее. Поэт никогда не жил подножным кормом времени и места, и если Пушкина, к нашей великой, кровной обиде, так и не выпустили за границу, это не помешало ему дать невиденный им Запад – лучше видевших. Ведь если допустить, что поэт может питаться только от данного места – своей страны, то неизбежно придется ограничить это его питание и современным ему временем. Тогда, сам собой вывод: Пушкин в Испании не был и в средние века не жил, – стало быть Каменного Гостя написать не мог.