Мне Отмщение
Шрифт:
Так было все ее жизнь. И ничего другого она не знала и не могла знать. Что же теперь требовать от нее невозможного и даже порой – сверх естественного? Скажете – начальник обязан знать все, что записано в ее должностной инструкции! Иначе и быть не может! На то она и начальник! А она вот не знает!. Так жизнь ее сложилась. Ее взяли и поставили на эту должность. Других-то не нашлось! Скажете – она ведь согласилась! А что ей оставалось делать, если ее уговаривали?! В институт поступать еще раз, в новый поход за знаниями, так что ли?! Или к стенке поставить, чтобы другим неповадно было? Тем более, что эта ее профессиональная мало пригодность непосредственного ее начальника, Главного технолога ОАО, Гнатко Игоря Геннадиевича, особенно не тревожила и не волновало. Он и сам оказался точно таким же, как и она. Вызвали к Генеральному директору и сказали – пиши заявление на Главного технолога ОАО. В кабинете генерального было почти все руководство ОАО, и Технический
Научится со временем. Уж чего-чего, а времени-то у него впереди – навалом. Как говорится, вагон и маленькая тележка. Да и, если уж разбираться, детально, то не так он и плохо руководить своей службой
Главного технолога. Особых претензий у большого начальства ОАО к нему нет. Правда, за исключением Технического директора, все они не технари, и в производстве ни бельмеса не понимают. Да и Технический директор тоже не машиностроитель, он инженер, но не пойми какой. Он у нас больше бизнесмен и у него, как говорят, приличный пакет акций ОАО "Машзавод". Как он их приобрел – неизвестно. Короче, получается так, что все нынешнее руководство завода – это всего лишь денежные мешки. И больше – ничего. "Потрясная" картина выходит – не правда ли?
Год отработала Ирина Владимировна исполняющей обязанности начальника технологического бюро, то есть, И.О. Год оказался для нее кошмарным. Она с ужасом ощущала свою абсолютнейшую профессиональную некомпетентность. Оказывается, несмотря на свое высшее техническое образование и долгие годы работы инженером технологом в технологическом бюро ОГТ, она ничего не знала про механообработку деталей на металлорежущих станках. И ей всерьез казалось, что все в душе смеются над ней и чуть ли не показывают на нее пальцами. Она нервничала, мучилась, злилась, психовала, угрюмилась и замыкалась в себе. Особенно она боялась встреч с рабочими станочниками, которые задавали ей конкретные практические вопросы, а она даже не всегда понимала о чем идет речь и ей эти вопросы казались насмешливыми и каверзными. Но показать свою профессиональную несостоятельность, показать свое незнание элементарнейших вопросов механической обработки деталей, она не могла, не имела на то права. Это был бы страшный удар по ее инженерному авторитету, авторитету начальника бюро да и по личностному – тоже. И она в подобных случаях просто молчала, поджимала свои тонкие, неокрашенные помадой, бесцветные губы, хмурила брови и недобро глядела на собеседника. Тот обычно в таких ситуациях терялся, замолкал и непонимающе смотрел на нее. Она разжимала губы и сухо бросала: "Ладно! Посмотрим!", – затем разворачивалась и уходила. А в отделе, у Главного технолога, Игоря Григорьевича Гнатко, гневно и возмущенно говорила:
– Да что же это за безобразие такое, Игорь Григорьевич?! Никто в цехах ничего не знает и ничего не может! За что им всем деньги платят?! Наказывать их надо за подобные безобразия!. Не можем же мы каждому рабочему детально объяснять, что и как делать?!
Самое поразительное, что она возмущалась искренне. Ей действительно казалось, что рабочие сами должны знать, как обрабатывать детали. На то они и рабочие. Ведь технология – это одно; а практическая обработка деталей – это совершенно другое. У каждого рабочего свой производственный опыт, свой практический подход к делу, свои профессиональные навыки, и нечего это им идиотов из себя строить и свои дурацкие вопросы задавать руководителю бюро
ОГТ. Сами пусть думают. Это они все нарочно. Это они просто издеваются над ней
И как ни странным это может показаться, но Главный технолог ОАО был с ней совершенно согласен. А согласен он был с ней потому, что сам он, по молодости и по незначительности своего производственного опыта был еще не слишком сведущ в профессиональных тонкостях того дела которым руководил, и потому инстинктивно старался отодвинуться от решения сложных и малопонятных для него проблем. А отодвинувшись, переложить ответственность за их состояние на чьи угодно плечи, но только не на свои. А потому – хватит тревожить и дергать его по пустякам! Хватит! Больше самостоятельности и больше ответственности! Решайте сами! А у начальства своих забот хватает!
И действительно, когда не лезешь ни к кому со своими советами и не беспокоишь никого своими проблемами, и не мешаешь никому свои бесполезным присутствием, то де-ла как-то сами, потихонечку начинают делаться, сами утрясаются, улаживаются и движутся незаметно вперед. Существует
И потому – ну их всех в болото с их "никчемнейшими" проблемами! Хочешь жить – умей вертеться! Так говорят в этом мире. Тебе обрабатывать детали – ты и думай! Тебе надо – ты и выкручивайся! Тебе за это деньги платят! Вы там в цехе – не маленькие! Не детишки! А мое дело – поменьше лезть в ваши цеховые дела и поменьше в них вмеши-ваться. Обойдетесь! Никуда не денетесь! Ни-ку-у-да!
Так Ирина Владимировна и поступала. Все равно ведь ничем помочь им не могла.И никакого толка от ее помощи в цехе все равно не было. А потом она привыкла к новой своей Оли, роли начальницы, роли избранного человека, стоящего над людьми, а не в общей массе. Точнее даже сказать, не привыкла, а приспособилась к своей новой роли. Научилась скрывать свое незнание, свою некомпетентность под многозначительным хмурым молчанием. И вообще, она поняла одну элементарную, но непреложную истину взаимоотношений с вышестоящим начальством. Во всяком случае, с нынешним, не слишком разбирающимся в технических и в производственных делах ОАО. На всех совещаниях, оперативках, беседах и разговорах с начальством лучше всего молчать и поддакивать. И, ради бога, никогда не спорить, не перечить ему, ничего не доказывать, какую бы ахинею оно ни несло. Пусть начальство само принимает решения, а мы будем только лишь молчать. И если решение ошибочное, то пусть оно, начальство, само и отвечает. Мы-то что?! Мы – люди маленькие, с нас и спрос соответствующий, тоже маленький.
Но самое поразительное, а, может, и странное здесь то, что ей понравилось быть начальником, понравилось ощущать свою значимость, свою исключительность, свою избранность на этом свете. Что-то непознанное до того в себе, темное, мрачное, тщательно ранее скрываемое, начало подниматься в ее душе и в ее сознании, заполнять и полностью подчинять ее. Она стала капризной, раздражительной на работе, нетерпимой к возражениям, к проявлению чужой воли, чужой, несравнимой с ее собственной, точки зрения. У се-бя в бюро она теперь всегда и во всем единственный, непререкаемый и непогрешимый авторитет, причем, авторитет во всех сферах человеческого бытия, а не только в производственных вопросах. Несогласных с ее точкой зрения резко одергивала и обрывала, постукивая для значимости ладонью по крышке своего стола. Она все больше и больше входила во вкус своей новой жизненной роли – роли начальницы, роль человека, наделенного властью, распоряжающегося судьбами других, подчиненных ей людей. И пусть этих людей немного, и пусть не на все время их жизни, пусть только на восемь рабочих часов, но все же – она ими распоряжается. И это ощущение волнующей тяжести собственной власти над людьми, пьянило ее, кружило ей голову, давало ощущение высочайшего психологического удовлетворения и даже некого наркотического кайфа.
Вот только дома за начальника ее никто не признавал. И ее новую должность не признавали всерьез. А муж даже подсмеивался. Карьера его на металлургическом заводе сложилась в общем-то неплохо. Он занимал должность заместителя начальника отдела по механизации и автоматизации производственных процессов, так называемого ОМА, имел в своем активе с десяток изобретений и получал конечно же на много больше своей жены. И даже в шутку ей иногда говорил:
– Слушай, мать, кончай ты там ерундой заниматься у себя на
"Машзаводе"! Переходи ко мне. Должность начальника не предложу, нет у меня сейчас такой должности свободной, а инженером вот – запросто. И получать ты у меня инженером будешь гораздо больше, чем у себя – начальником.
Ирина Владимировна обижалась, злилась на него и даже втайне плакала, а муж, довольный, только смеялся. А сыновья вообще не признавали за матерью никакого права на собственное мнение, не говоря уж об авторитаризме, и отмахивались от нее, как от назойливой мухи. Дома она по прежнему тянула свою обычную лямку, лямку жены, домработницы и домохозяйки. Даже не любовницы. Раньше хоть иногда, но муж все же исполнял свой супружеский долг. Хоть раз в неделю, хоть раз в месяц, но сексом они все же занимались. А последние годы – совсем нет. И от него сейчас частенько бывает попахивает дорогими женскими духами, по новому – "парфюном". И задерживаться стал частенько на работе. До восьми-девяти вечера. Говорит – работы сейчас, мол, много. Никуда не денешься – приходится, мол. Насчет работы, конечно же верится с большим пребольшим трудом, но то, что она перестала его интересовать, как женщина, это факт, от которого никуда не денешься. А мужчина он – видный, в полной силе. Конечно же нашел себе любовницу, молодую и длинноногую.