Мне повезло вернуться
Шрифт:
— Что-то еще, сэр?
— Скажите, где мы сейчас пролетаем?
— Афганистан, сэр. Ничего интересного, сэр, сплошные горы. Даже днем смотреть особо не на что…
— Спасибо.
Задумавшись, сэр слегка взбалтывает содержимое бокала:
— Хм. Афганистан… Афганистан. Там ведь какая-то война уже несколько лет. И что там забыли эти русские? Зачем им эти горы? М-да… Интересно…
Виски медленно стекает по стенкам бокала, оставляя тягучие следы…
— Интересно… Для самолета у них вполне неплохой виски.
Сделав несколько глотков, он откидывается на кресле, подоткнув под бедра
Афганистан, на секунду войдя в его жизнь, снова остается далеко внизу. Мощный «Боинг» уносит его все дальше на север…
В каких-то десяти километрах от него лежу я и смотрю на безразлично подмигивающие огни самолета. Скоро он скроется из виду навсегда.
Сколько раз рисовалась в моем воображении эта сцена, когда в черном небе над горами начинали вдруг мигать огни кажущегося нереальным самолета. Клип, нарезанный сознанием из кадров всех виденных западных фильмов…
Но сегодня я не дам этому самолету улететь. Я сяду в салон, укрывшись пледом. Я продолжу путь дальше, на север. Через несколько часов мы долетим до Москвы. Приземлимся, я выйду из аэропорта, сяду в автобус…
Стоп, почему в автобус? Старшина же сказал Лене с Толяном, что в Ташкенте мы получим рублевую зарплату за все время службы в Афгане. Это ж рублей 300!
Приземлимся, я выйду из аэропорта, сяду в такси и поеду в город. Будет утро. Да, раннее солнечное весеннее утро. Машина будет весело шуршать шинами по только что политому асфальту. Я высуну руку в окно и буду ловить ладонью упругий прохладный ветерок. Мы поедем по Ленинградке, потом по улице Горького, свернем на Садовое и, проехав высотку на Восстания, свернем в наш двор… Я не стал звонить из аэропорта — пусть будет сюрприз…
Звоню в дверь — сколько же лет нашему звонку? 30? 40? Когда вернулся с войны дед, он тоже жал эту кнопку…
За дверью торопливые шаги. Она знала, знала и ждала… Дверь открывается.
— Здравствуй, мама! Я вернулся…
Но это стюардесса из самолета. Она трясет меня за плечо.
— Шейнин, Шейнин, просыпайся! Тема, проснись!
Черт, значит, еще не долетели. Ну когда же уже, когда?
ГОСПОДИ, КАК ЖЕ Я ХОЧУ ДОМОЙ!
Так, а откуда это она знает, как меня зовут?
Просыпаться не хочется, но настырная стюардесса голосом взводного упорно выдергивает меня из самолета:
— Ты охренел так дрыхнуть, сержант?! Подъем!
В салоне самолета гаснет свет, становится темно, душно и жестко. Так, похоже, «прилетели»…
— Я не сплю, тащ старший лейтенант!
Нехотя возвращаюсь в реальность. Ощущение дома, куда я почти уже было вернулся, медленно тает, словно обрывки утреннего тумана под восходящим солнцем. Только вместо солнышка — старший лейтенант Кондратьев:
— Артем, бери трех своих, и спускайтесь по той тропинке, по которой вниз ходили. Помнишь дерево, где Кахрамон с афганцами разговаривал?
Место это я помню прекрасно — там наша тропинка пересекается с той, по которой ходят туда-сюда сидящие где-то выше нас «зеленые». Зрелище это каждый раз меня поражает — по такой жаре они ходят в застегнутых наглухо суконных мундирах. Но не это самое поразительное. Больше всего поражает, что даже здесь, на крупной армейской операции, вблизи «духовского» укрепрайона,
Кахрамон как раз среди прочего и об этом спрашивал у старшего афганцев, когда мы несколько дней назад столкнулись с ними у дерева, на пересечении тропинок. Среди них оказался узбек, и завязалась беседа.
— Почему у вас оружие не у всех?
— Недавно призванным оружие сразу не выдаем.
— А почему?
— Нужно время, чтобы проверить их.
— И как проверяете?
— Ну, если несколько дней остаются, тогда начинаем давать.
Про то, что из афганской армии солдаты бегут к «духам» целыми подразделениями, нередко прихватив с собой «до кучи» офицеров или даже наших советников, я уже много слышал. В Гардезе то и дело объявляли, что такой-то пехотный батальон в полном составе с оружием перешел к «духам». И про то, что не доверяют поэтому афганцы солдатам, особенно недавно призванным, слышал тоже. Да, собственно, и не сильно этому удивлялся. Особенно после того, как в августе 85-го увидел на аэродроме в Кабуле, как «досматривают» афганских «призывников». А потом летел с ними до Гардеза в огромном «Ми-6», где, кроме пилотов, советским был один я. При взлете будущие «сарбозы» обмочились почти все. А один до Гардеза так и не долетел. Умер по дороге. От страха, видать. Вот бы знатный был, наверное, боец!
Но одно дело — слышать и догадываться, а другое — увидеть своими глазами, как в районе боевых действий ходят невооруженные бойцы союзников, которые настолько ненадежны, что оружие им доверяют только одно на двоих. Как же тогда рассчитывать на этих «союзников»? На эту полуармию? И чего ждать от этих «неблагонадежных», даже с одним на двоих автоматом?
Все эти не раз передуманные мысли проносятся в голове при упоминании взводным места, куда мне предстояло выдвигаться с бойцами. Но от них не остается и следа, когда он объясняет цель выхода:
— На позициях «зеленых» прямым попаданием снаряда убило советника. Сейчас его спускают вниз по цепочке. Ну, не его, а что осталось… Дотащите до того сарая, где обычно отдыхаем. Там вас будет ждать кто-то из наших.
Спускаемся к дереву. Залегли, ждем. Спустя некоторое время слышим шаги. Вскоре на тропинке появляются трое «зеленых». Один, с автоматом, впереди, двое несут за углы плащ-палатку. Это что — все, что от него…
Выходим из укрытия им навстречу. Забираем плащ-палатку. Она нереально легкая… То, что мы несем, укрыто второй плащ-палаткой. Но и без этого не то что смотреть, а даже думать, что там, нет сил… Нельзя, нельзя об этом задумываться. И я не задумываюсь.
Вспоминаю свои редкие и короткие встречи с советниками. Впервые я столкнулся с ними на первом Алихейле, во время одного из бесконечных переходов по заснеженным горам. Помню, прихватила меня не на шутку главная беда молодого солдата. Ну, нет больше сил никаких. А ротный прет и прет вперед… Хоть расстреляйте, но под этой елкой я «присяду». Стараюсь не терять роту из виду. Прикидываю, как догонять их потом по снегу бегом. Тут с той стороны, куда я смотрю, появляется вдруг цепочка людей, идущих в мою сторону. На наших не похожи.