Мне повезло вернуться
Шрифт:
Обо всем этом вспоминаю и думаю, пока мы несем свою скорбную ношу к месту очередной передачи. Вот мы уже и пришли. Так же молча передаем плащ-палатку кому-то из ребят нашего батальона. Возвращаемся к себе на горку. Молчим. А что тут говорить? Никто ничего и не спрашивает — и так все ясно.
Теплой апрельской ночью под звездным афганским небом война снова напомнила о себе. Напомнила, что для нее нет достойных и недостойных, удачливых и невезучих, рядовых и генералов. Что останки любого из нас легко уместятся в плащ-палатку…
На позиции снова ложусь, закинув руки за голову, и смотрю в небо. Ничто не изменилось в бездонной и бескрайней тьме, усыпанной звездами. Изменился
Теперь, в апреле 86-го, я понимаю знаки судьбы, умею их читать. Всего час назад лежал и клял судьбу за то, что долгожданное «завтра» не наступило в положенный срок. А она напомнила мне, что «завтра» может не быть вообще. Показала, что «завтра» наступает не так и не тогда, когда ждем его мы. А когда она решит, что ему пора наступить. И она же решит, каким ему быть. И быть ли…
Да, я все понял! Как там тебя? Ну, ты, вот там, на небе этом бездонном! Я понял! Август так август. Плевать! Пусть будет как будет… Мама подождет. Женька и так не ждет уже. Поступить можно и в следующем году. И лето ведь тоже еще не одно будет. Трава, река, дождь… Ведь будет, правда? Только прошу тебя, только не трогай никого, ладно? Пусть никого из нас не унесут отсюда завернутым в плащ-палатку…
Нигде больше не видел такого неба, как в Афгане…
P.S
Джавара была взята. Потерь в нашей роте не было. В самое пекло нас не отправили. Уж не знаю, то ли комбат пожалел роту, на треть состоящую из дембелей, которым уже вышел приказ, то ли просто небо сжалилось. До августа из роты уехал домой еще только один человек. Кахрамон Мираипов. По возвращении с операции ему сообщили, что дома в Ташкенте умерла сестра. Умерла скоропостижно, ничем не болела… На следующий день, толком не успев даже собраться, Кахрамон улетел. Небо получило свое за его жизнь. И для него наступило «завтра»…
Уже дописав рассказ, нашел в книге А. Ляховского «Трагедия и доблесть Афгана», в главе с описанием операции по взятию Джавары, такие строки:
«От прямого попадания снаряда были в буквальном смысле разорваны советник командира 21-й мотопехотной бригады подполковник Куленин и его замполит…» (М.95 ГПИ «Искона», с. 311).
Значит, в ту апрельскую ночь мы тащили в нетяжелой плащ-палатке останки ДВУХ человек… Значит, ДВА «груза-200» прибавила та ночь к грузу нашей скорбной памяти.
Недоброе прощание
(лето 1986 года, Гардез)
Конец мая. Мы сидим в курилке перед клубом в ожидании кино. Из динамиков играет музыка… Классная песня. Поют мужик с теткой. Надрывно так поют, от души. Чего-то там про две звезды, которые куда-то падают с неба.
— Тетка — вроде Пугачева? А что за мужик?
Это кто-то из наших, из дембелей. И кто-то из наших же:
— Да хрен его знает. Не Кузьмин?
— Ты че, с дуба рухнул? С хрена ль-то Кузьмин будет с Пугачихой петь?
Для нас, призванных в апреле 84-го, где Пугачева была эстрадой, а Кузьмин — рокером, такое сочетание было невообразимым и непонятным. Мы не могли себе этого представить. Как не могли себе представить панков и металлистов на Арбате. Сам Арбат, ставший из живой улицы театральной декорацией. Очереди за водкой. И многое другое, что изменилось за эти два года, — нам предстояло вернуться в другую страну. Той, откуда мы уходили, уже не было… Как не было уже и нас, тех мальчишек, которых в апреле 84-го везли под «Кара-кара-кум» в жаркую Фергану, а потом, в августе, в еще более жаркий Афган.
Мы наивно думаем, что скоро уедем в Союз, на гражданку, а Афган с его войной останется здесь, станет нашим прошлым… Никуда он нас не отпустит. Никогда…
Но ничего
Зачем нас оставили, понять трудно. С июня на операции мы уже больше не ходили. Но как водится, объяснять нам никто ничего не стал. А зачем? Родина тебе доверила выполнять интернациональный долг — вот и выполняй. А то, что еще три месяца нашим матерям сердце рвать… Хотя уж вроде прождали положенное. И вместо сердца там одна рана кровавая… Так это их доля такая материнская…
Оставшиеся два месяца проходят в каком-то полубредовом состоянии. Весь июль мы, «граждане» второй роты, ежедневно уходим «работать» на склад ГСМ — горюче-смазочных материалов. Он находится в стороне от территории бригады, на полпути к «мирному» кишлаку. («Мирному» в том смысле, что оттуда бригаду почти не обстреливают.)
Ну, работать — это только так называется. Мы должны устанавливать столбы для второй линии колючей проволоки. В реальности приходим на склад и заваливаемся спать кто где или загораем. Или ходим в кишлак за электронными часами «Касио» с калькулятором, браслетами от давления, платками. И еще всякой всячиной, которую везет солдат великой ядерной державы в подарок матери и любимой девушке из средневекового Афганистана. В Союзе-то этого всего не найти, а в кишлаке, в дукане — сколько хочешь. И не важно, что война кругом, что мы караваны их долбаем, особо не разбирая, что они там везут… Есть спрос — будет и предложение. Почему-то этот закон капитализма на местной средневековой почве цвел пышным цветом. А мы месяцами охотились в бригадном «Военторге» за «дембельскими дипломатами»…
Иногда, придя после завтрака на склад, от нечего делать мы вкапываем столб. Один в день. Но это редко. На хрен он нам сдался, этот столб? И эта колючка. И этот склад. И этот Афганистан…
Мое излюбленное место для сна — под цистерной с водой. Там хоть какая-то иллюзия тени. Хотя спать с каждым днем все труднее. И не потому, что отоспался. Просто все сны только про дом. И такие реальные, осязаемые, что просыпаешься в жутком настроении. Ведь все это уже должно происходить с тобой не во сне, а на самом деле! И в голове лишь одно: «Когда же, когда?..»
А потом этот день пришел… Провернулось колесо времени, и все повторилось. Начало августа — и мы снова ждем, когда начнутся отправки. Как два года назад в Фергане. Только теперь уже не Афган, а Союз занимает все мои мысли и мечты.
На сей раз нам с Пахомом с первой отправкой не подфартило — только третья. Да какая разница! Тем более что Никулин с Сергеевым все равно подождут нас в Ташкенте. Гульнем там, а уж потом все вместе в Москву.
Гульнуть в Ташкенте — гусарский шик афганских дембелей. Ведь все время, что мы были в Афгане, там, в Союзе, нам «капала» получка. Пусть немного, пусть 10–15 рублей в месяц, но за два-то года ого-го накопилось, под 300 рубликов! Плюс за легкое ранение — 150, если есть. Да за среднее — 300. Это при том, что ведь и в Афгане нам те же суммы капают в чеках «Внешпосылторга». А чеки-то эти в Союзе 1:3, говорят. А можно и подороже продать барыгам. Столько денег мало кто из нас когда-то держал в руках. И, видно, потому, еще не полученные даже, они уже начинали жечь карман. А многим стремление «гульнуть» начинало жечь душу еще по пути в Союз. Отпахав два года на войне, отлазив по горам, отползав под пулями, 20-летние парни искренне считали, что тот, «кто воевал — имеет право». Что никто не вправе хоть как-то сдерживать наш кураж.