Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины
Шрифт:
Вот об этом я и спросила Дмитрия Вячеславовича как очевидца тех времен. И он мне абсолютно откровенно и честно рассказал о больших достижениях Муссолини в 20–30-е годы.
И сейчас вижу эту картину: мы идем по улице, залитой апрельским солнцем, слева от нас древняя стена, Дмитрий Вячеславович очень четко излагает деяния дуче…
Да, Муссолини почти уничтожил безработицу, осушил Понтийские болота, на землях которых возникли тысячи новых ферм и несколько городов. И все это — результат осушения болот! Он обеспечил рабочих комфортным жильем, при нем прекрасно работал общественный транспорт…
Потом я узнала про призыв «Золото для родины». Люди в массовом
— Народ боготворил Муссолини. Беды начались, когда он связался с Гитлером, — сказал Дмитрий Вячеславович.
Мы подошли к воротам кладбища. Я сфотографировала своего спутника. (Потом, три с небольшим года спустя, в июне 2003-го, это фото появится в газете рядом с некрологом Д. В. Иванова.)
…На кладбище похоронено много русских. Тут и великий художник Карл Брюллов, и дочь поэта Петра Вяземского (друга Пушкина), юная Прасковья Вяземская, скончавшаяся в Риме от чахотки. Тут и дочь Л. Н. Толстого — Татьяна Львовна Сухотина-Толстая, и ее дочь…
Мы поклонились могиле поэта.
Теперь путь наш лежал на улицу Монте Тарпео.
Остановили такси и поехали.
Раз уж я взялась за такое подробное изложение событий того долгого и незабываемого дня в Риме, хочу привести рассказ о посещении поэта в другие времена.
Так много сумела сказать Зинаида Гиппиус в короткой заметке «Поэт и Тарпейская скала» о посещении в Риме осенью 1937 года Вячеслава Иванова:
(…) Но вот октябрь, и мы опять в Риме. Ненадолго, увы: через несколько дней — Париж, низкое небо, дождь…
Сегодня последнее воскресенье. Пойдем в гости к Вяч. Иванову.
В Риме, по сравнению с Парижем, все «рукой подать». Далеко ли от нас, от виллы Боргезе, до Тарпейской скалы? Мы идем пешком.
Вот и волшебная лестница Капитолия. Волчицы не видно. Она спит. Да ее, кажется, из левого густого садика перевели в правый. Там тоже пещера. Марк Аврелий на предвечернем небе. Какое величие в его спокойствии! В одном этом жесте руки — Pax, мир…
Обогнув М. Аврелия, мы идем по узкой улочке, меж старых зданий. Мы уже на знаменитой скале, сейчас, направо, дверь В. Ив-ва, но на маленькой открытой площадке не можем не остановиться: под нами Форум, далее — Колизей, и все это в оранжевом пылании заката. Голос вечернего колокола — Ave Maria…
С крутой улочки в дом, где живет В. И., нет ни одной ступени. Но старые дома на Тарпейской скале — с неожиданностями. Если, через переднюю и крошечную столовую, пройти в стеклянную дверь на балкончик, там — провал; и длиннейшая, по наружной стене, лестница: шаткая, коленчатая, со сквозными ступенями, похожая на пожарную. Она ведет в темный густой садик. Но пусть об этом садике скажет сам его хозяин — поэт, в стихотворении, только что написанном и посвященном постоянной своей сотруднице, помощнице в научных работах. (Она же, эта изумительная женщина, и «гений семьи»: с В. И. живет его милая, тихоликая дочь, музыкантша, профессор римской консерватории, и сын, студент.) Вот эти стихи:
Журчливый садик, и за ним Твои нагие мощи, Рим! В нем лавр, смоковница и розы И в гроздиях тяжелых лозы. Над ним, меж книг, единый сон Двух,Много ль в Париже людей, хорошо помнящих знаменитую петербургскую «башню» на Таврической и ее хозяина. Теперь все изменилось. Вместо «башни» — Тарпейская скала и «нагие мощи» Рима. Вместо шумной толпы новейших поэтов — за круглым чайным столом сидит какой-нибудь молодой семинарист в черной ряске или итальянский ученый. Иные удостаиваются «а партэ» в узком, заставленном книгами, кабинете хозяина… Все изменилось вокруг, — а он сам? Так ли уж изменился? Правда, он теперь католик; но эта перемена в нем мало чувствуется. Правда, золотых кудрей уже нет; но, седовласый, он стал больше походить на греческого мудреца (или на старого немецкого философа). У него те же мягкие, чрезвычайно мягкие, любезные манеры, такие же внимательные, живые глаза. И — обстоятельный отклик на все.
Мы как-то отвыкли от встреч с людьми настоящей старой культуры. А это большое отдохновение. Вяч. Иванов, конечно, и «кладезь учености», но не в том дело, а в том, что заранее знаешь: всякий вопрос, в любой области, он поймет, с ним можно говорить решительно обо всем, что кажется значительным. Как сам он на данный вопрос отвечает — уже не важно: мы часто не соглашаемся, спорим, но спора не длим: взгляд В. И. сам по себе всегда интересен, любопытен, споры же самая бесполезная вещь на свете.
Но особенно воскресала «башня», когда речь заходила о поэзии, о стихах. Мы привезли в Тарпейское уединенье несколько томиков современных парижских поэтов. Утонченнейший их разбор, давший повод к длинным разговорам о стихах, о стихосложении вообще, — как это было похоже на В. И. тридцать лет тому назад!
Скажем правду: в этом человеке высокой и всесторонней культуры, в этом ученом и философе до сих пор живет «эстет» начала века. И он особенно любит в себе «эстета». (…)
Так или иначе, живущие на Тарпейской скале счастливее многих из нас. У них и садик, «земной рай», и музыка, и книги, и научный труд, и стихи, и Аве Мариа из римского Форума…
Как мне хотелось пройти по их следам! Увидеть Рим их глазами!
И все это сбылось, все исполнилось. Надо только уточнить, что Тарпейская скала, возвышавшаяся с западной стороны Капитолийского холма, с которой сбрасывали в Древнем Риме осужденных на смерть преступников, не сохранилась. Есть улица Монте Тарпео, которая ведет от Капитолия к Форуму.
Я фотографировала «нагие мощи» Рима. Дмитрий Вячеславович рассказывал об отце, о сестре.
Наконец мы, взяв такси, вернулись на улицу Эрколе Роза.
Дмитрий Вячеславович показал мне архив отца. Я могла прикоснуться к рукописным страницам. Сделала несколько снимков.
И вот настало время прощаться. Прощались мы ненадолго: в конце мая Дмитрий Вячеславович собирался прилететь в Москву на конференцию, посвященную жизни и творчеству его отца. На прощанье Дмитрий Вячеславович подарил мне том Брюссельского собрания сочинений Вячеслава Иванова — бесценный подарок — со своей подписью. Он обещал привести мне факсимильные копии рукописей отца. И сдержал свое обещание, передал копии Азе Алибековне. Теперь они хранятся в Доме Лосева.