Мне жаль тебя, герцог!
Шрифт:
— Неужели?
— Представляю себе, что получилось, когда я гадала у нее на фельдмаршала Миниха… Конечно, сам фельдмаршал будет смеяться над этим; да и я-то только так, для смеха спросила… Ну и вышли, конечно, пустяки, смех один! Госпожа Дюкар вдруг говорит, что фельдмаршалу Миниху предстоит близкая отставка! Ведь скажет же тоже такие пустяки!.. Я болтаю вашему высочеству об этом вздоре, чтобы вы улыбнулись. Здесь удобно? — показала она на приколотые сзади локоны.
— Да, очень! — ответила принцесса, покачав головой из стороны
— Я ей говорю, — звонко рассмеявшись, продолжала Грунька, — разве может наша принцесса отправить в отставку фельдмаршала, когда он столько сделал для нее? А она говорит… — тут Грунька, как бы перебив самое себя, опять спросила: — Не поднять ли еще диадему, ваше высочество?
— Пожалуй, подними! — согласилась принцесса.
— А она и говорит… Позвольте, ваше императорское высочество, как там она сказала? Да, она и говорит: «Принцесса, — говорит, — могла воспользоваться плодами его измены, но уважать изменника не может!» Ужасно смешные эти француженки! Теперь диадема совсем хорошо сидит?
Правительница любовалась собой в зеркало.
— Ты говорила, граф Линар торопился? — спросила она.
— О да, ваше высочество! — подхватила Грунька. — Он путешествовал по Италии, и говорят, будто его что-то как бы толкнуло возвратиться в Дрезден; он только что вернулся, как вдруг его назначают в Петербург. Он из Италии, говорят, привез удивительные альбомы. Он их все время вез с собой в возке. Должно быть, они очень дороги и интересны!
Наконец принцесса была готова и вышла по внутренним апартаментам в парадную комнату, где в гостиной должна была состояться аудиенция.
Линар уже некоторое время назад приехал в парадной карете во дворец и в предшествии скороходов, гофкурьеров и камер-лакеев, в сопровождении церемониймейстера проследовал через анфиладу комнат и был торжественно введен в аудиенц-зал. Формальный порядок вручения верительных грамот был выполнен со всей пышностью придворного этикета. Затем должна была состояться секретная беседа посла с правительницей, как это обыкновенно делается. По знаку Анны Леопольдовны все придворные удалились, и она осталась с графом Линаром наедине.
26
НАЕДИНЕ
Несмотря на то что с самого приезда графа Линара в Петербург, а то и ранее, Анна Леопольдовна готовилась к этой минуте, когда они останутся наедине после торжественного приема с польско-саксонским послом, все вышло вовсе не так, как она представляла себе. В мечтательном ожидании ее Карльхен, как она одна, по ее мнению, только звала его, должен был быть непременно радостным и сияющим, и во всех вариантах, которые ей грезились, дело сводилось к тому, что она поражала его своим величием правительницы, а затем радовала детски прекрасной улыбкой, и потом все было так хорошо! Однако граф Линар явился пред ней не сияющим и не радостным, но холодно-почтительным, чрезвычайно сосредоточенным
«Впрочем, ему неловко сразу выказывать все чувства, — сообразила принцесса. — Он должен сдерживать себя».
И она с сильно бьющимся сердцем стала ждать минуты, когда их никто уже не будет видеть и слышать.
И вот эта минута наступила, а граф ничуть не изменился. Ни улыбки на его губах, ни даже малейшей искорки в его глазах не промелькнуло. Он был холоден, строг, и правительница почувствовала себя одинокой и очень жалкой, такой, которая не столько может радовать своими милостями, сколько, напротив, сама нуждается, чтобы были ласковы с ней.
— Вы благополучно приехали? — спросила она, воображая, что очень мила, но, произнесши это, сейчас же поняла, что это не то, что нужно, и покраснела.
— Благодарю вас, ваше императорское высочество! — спокойно ответил Линар.
— Ах, это вовсе не то! Я говорю не то, что хочу! — вдруг помимо воли вырвалось у Анны Леопольдовны, и вдруг она совершенно неожиданно для себя заплакала и проговорила: — Я так несчастна!
В эту минуту она действительно чувствовала себя несчастной, потому что все у нее вышло не так, как следует. Уж очень она ждала этой минуты, слишком много на нее надеялась, что будет от нее большая радость!
Теперь она была готова совсем разрыдаться капризными слезами, именно потому, что все кругом исполняют ее волю, и вдруг самое главное, что она желала, не удавалось ей.
— Вы несчастны? — с удивлением переспросил Линар. — Но, ваше императорское высочество…
Принцесса топнула ногой.
— Не называйте меня «высочеством»! Мы тут одни, и вы для меня старый и испытанный друг. У меня теперь нет никого близких, а между тем я так нуждаюсь в совете искреннего друга!
— Но у вас есть и друг, и помощник, и близкий человек!
— Кто? — искренне удивилась Анна Леопольдовна.
— Граф Миних! — проговорил Линар и слегка отвернулся в сторону.
«Так вот оно что! — радостным трепетом прошло через все ее существо. — Он ревнует меня к Миниху!
— Но граф, мой милый граф, — сейчас же весело рассмеявшись, повторила правительница и, сев не канапе, показала графу место возле себя, — сядьте здесь!
Он повиновался и опустился возле нее на канапе, но, по-прежнему официальный, почтительный, сел необыкновенно прямо, словно вытянувшись на коне в строю.
— Нет, граф Миних не может быть мне ни другом, ни близким человеком! — воскликнула Анна Леопольдовна.
— Однако вы обязаны ему многим… да всем почти! — несколько мягче сказал граф.
— Да, конечно! Однако я могла воспользоваться плодами его измены, но не могу уважать изменника! — с гордостью проговорила принцесса, невольно повторив фразу, которую, причесывая ее, подсказала ей Грунька, и в ту минуту вовсе не подозревая, что повторяет чужие слова.
— Это весьма мудро, ваше…