Мнемозина, или Алиби троеженца
Шрифт:
Вера стояла напротив и чесалась, будто ее тело кусали блохи.
– Лучше быть сукой на короткое время, чем всю жизнь и одной, – прошептала Мнемозина, и, встав, подошла к Вере, и обняла ее. – А я ведь тебя тоже люблю!
– Поэтому и обманула меня, добившись моей беременности?! – горько усмехнулась Вера, отшатываясь от нее.
– Он искушает меня поверить в справедливость, – задумалась Мнемозина, – жизнь с ним я воспринимаю как справедливое наказание, из которого можно даже извлечь для себя какую-то пользу! Понимаешь?!
– А мне-то
– Кажется, в моих женах на самом деле преобладает безумное состояние, – подумал с грустью я, и перестал на них смотреть сквозь щель в двери платяного шкафа.
Теперь до меня доносились только их голоса. Мнемозина продолжала то успокаивать Веру, то, наоборот, ее злить.
Скорее всего, у Мнемозины уже начинался сильный токсикоз, из-за чего она сильно нервничала и заражала своим настроением Веру.
– Ты должна мучиться, как я, – вполне удовлетворенная собой, сказала Мнемозина.
Я слушал ее голос, как пронзающую мое сердце стрелу, эта стрела проходила сквозь мое сердце и устремлялась по кровяным сосудам в мозг, а, дойдя до одного из желудочков мозга, она уже проницала мою душу, только эта душа уже улетала от нее на встречу с ангелом, а в небе разве можно разглядеть и ухватить хоть за что-нибудь душу?!
Когда они ушли на первый уровень нашей квартиры, я незаметно вылез из шкафа, и покинул квартиру через черный ход, как я называл входную дверь на втором уровне, которой мы очень редко пользовались. Был вечер, а я был одинок.
Идти к Борьке Финкельсону, который был по своему счастлив со своей Любой и Фимой, мне не хотелось, и я опять как сомнамбула, ведомая каким-то неизвестным за ручку, пошел к парку.
Я бы мог и поехать, но мне хотелось идти. Дорогой я размышлял о превратностях судьбы, и о Мнемозине с Верой.
Я уже готов был вспять повернуть свою жизнь, но никак не мог этого сделать, это было все равно, что просто так, безо всякой причины убить кого-нибудь, а уж тем более самого себя! Увы, мне было некогда обращать внимания на мир, а уж тем более на себя.
Пролетаешь в мире как бабочка, как мотылек, и обязательно сгораешь в каком-нибудь притягательном и опасном огне. Люди как ветры, дуют то вправо, то влево, и только одна буря приводит их к полному покою.
Буря тождественна солнцу, только солнце ослепляет, а буря оглушает, и вроде как останавливает, успокаивает, и только благодаря ветру мир все время куда-то движется, а благодаря человеку мир молится о будущем, которого у него вроде бы и нет, а все же что-то везде в этих ветрах и шумах ощущается.
Ныне и присно во веки веков! Я бьюсь лбом в тот самый угол, который образует мой ломанный путь, путь из ошибок и сожалений о прожитом и едва постигнутом счастье.
Кажется, я обязан судьбе двумя вещами:
Уд – синоним удачи, удачного приобретения и сватовства.
Сватовство как хвастоство! Хватай любимую за свадебное место и айда, тяни ее в постель!
Бедные ангелы, бедные деточки, девочки, и почему мы так быстро стареем? Ощущение – что все время кто-то смеется над тобой и никак не может остановиться.
Заразный Дух человеческий и Божий огромный лопух! Бог все прикрывает вокруг себя лопушком, и наготу, и половые органы! И всю Вселенскую красоту!
Почему-то неосознанно я вдруг устремился к той девушке без имени, которую я дважды лишил невинности.
Было в ней что-то, что притягивало меня каким-то волшебством и магнетизмом. Может потому, что она была более искренна со мной, чем Мнемозина и Вера?!
Однако у ворот парка ее не было, да и как-то странно бы получилось, если бы она постоянно ждала меня здесь. У всякого человека есть терпение, которое рано или поздно подвергается деформации, как и все, что исходит от живого существа.
Тогда я набрал ее номер, но он был почему-то заблокирован. Пройдясь по парку, я повстречал только несколько случайных парочек, да и в кустах разносились счастливые пьяные голоса людей, решивших превратить свой отдых в очередное употребление алкоголя.
Я и сам бы с удовольствием выпил, но пить в одиночку никогда бы не стал.
Слава Богу, скинхедов нигде не было!
После того случая, я уже боялся приходить в парк, но желание найти эту девушку было очень велико.
Я прошел к реке и зашел в те самые кусты, где овладел ею, и даже прилег на измятую траву и принюхался, будто желал по прошествии стольких дней найти запах ее тела.
Листья на кустарниках и деревьях местами уже пожелтели, пугая меня приближением еще одной осени.
С годами каждая новая осень превращается в синоним твоего собственного увядания.
Ты еще что-то говоришь, успокаиваешь себя, но ощутимые признаки наступающего разрушения уже видны на всем твоем облике, и ты ничего с этим не можешь поделать.
Ты хочешь быть молодым и даже остаешься таковым в душе, но чувствуешь нечто огромное, что придавливает тебя своим вечным грузом.
Просто многие стараются этого не замечать, и, наверное, правильно делают.
Я все также лежал в кустах и думал, тихо и незаметно проваливаясь в сон.
Проснулся я уже в сумерках от страстного дыхания и стона, рядом от меня в трех шагах совокуплялись молодые.
Я хотел уже встать, чтобы уйти из парка, но тут же подумал о том, как я испорчу им их чувство обладания, их тайный интимный союз, и продолжил свое лежание.
На небе загорались звезды, утешая меня тем, что во всем угадывается какая-то неуловимая бесконечность как загадка собственного бессмертия. Наконец парочка затихла, и я осторожно, на четвереньках выполз из-под кустов.