Многие мертвы

Райан Энтони

Она остановилась, чтобы оглядеться, прежде чем подойти ближе, понизив голос.
– Ближе к концу был один интересный пассаж. Она написана торопливыми каракулями, так что читать ее нелегко. Она закрыла глаза, чтобы прочесть по памяти: "люди-волки нападают на нас с утра до восхода Луны. Скоро все закончится. Даже в своем отчаянии я знаю, что усопшие примут меня, потому что я был мудр, построив артерию. Позже он пишет свою последнюю запись: "я отослал тех, кто остался. Возможно, они найдут безопасный путь на юг, но я не пойду за ними. Лучше я умру среди этого монумента моей глупости, чем буду страдать от стыда перед глазами моего отца.’”

–

Артерия?- Нахмурившись, спросил Соллис.

– Старый Воларианец часто использует телесные термины, когда говорит об архитектуре, - сказала она еще тише. “На современном языке Королевства наиболее близкий перевод - "туннель".”

Соллис издал очень тихий смешок.
– Он велел своим строителям вырыть путь к отступлению.”

“Казалось бы, так.”

– Где же он?”

“Я прочесала это место, но безуспешно, разумеется, осторожно. В здании нет ни подвалов, ни подвалов, нигде нельзя было бы найти такой проход. Похоже, его каменщики были искусны в маскировке.”

В верхнем углу глаза Соллиса мелькнуло слабое движение. Подняв глаза, он сразу же увидел темное крылатое пятнышко, кружащее высоко в небе. Ястреб вернулся.

– Вот, - сказал он, беря Элеру за руку. Он провел пальцем по ее раскрытой ладони, и она удивленно нахмурилась.
– Дальневосточный символ шахты или туннеля. Ты можешь это вспомнить?”

Ее хмурый взгляд сменился улыбкой, и она кивнула. “Он любил помечать свои тайники, - вспомнила она.

“Именно так.” Он отпустил ее руку и начал спускаться во двор. “Я скажу нашим братьям, чтобы они присмотрели за ним.”

“Я не уйду без детей, - сказала она, заставив его замолчать.

Соллис обернулся и увидел, как она разминает пальцы и смотрит на свою раскрытую ладонь, прежде чем встретиться с ним взглядом с твердой решимостью.

– Понятно, сестра, - сказал он.

Пока Элера покрывала оружие, Соллис вывел дюжину изгнанных клинков за стены, чтобы собрать топливо для факелов и фашин. Окружающая местность была богата густыми кустами утесника, которые, как он знал, воспламенятся и ярко загорятся, как только с ветвей сорвут листья. Обнаженные кусты были связаны в тридцать или около того тугих пучков и пропитаны жирным животным жиром, который Лонак использовал для лампового масла.

Когда наступила ночь, Соллис равномерно распределил воинов по стенам, приказав зажечь фашины и бросить их в темноту при первых признаках нападения. Сментил, будучи лучшим лучником, занял пост в башне. Соллис приказал Оськину отойти к южной стене с приказом направиться к башне и защищать сестру Элеру до конца в случае падения Рича. Соллис встал над воротами на восточной стене, решив, что это наиболее вероятный путь нападения.

Он приказал зажечь факелы, когда наступила ночь, и оранжевое сияние разогнало мрак за стенами на расстояние около дюжины футов. Это было не слишком подходящее место для убийства, но его должно было хватить до тех пор, пока фашины не будут зажжены. Соллис надеялся, что лунный свет даст ему дополнительное освещение, но стихии сговорились его разочаровать. Облака оставались густыми на небе, оставляя пейзаж за пределами света факелов почти пустым занавесом.

“Почему ты думаешь, что они нападут здесь первыми?- Спросила Веркела, вглядываясь в темноту.

“Перед воротами склон пологий, - ответил Соллис. “И мы услышим их, если они попытаются перейти реку вброд в большом количестве. Кроме того, у меня было чувство, что наш враг стремится к тому, чтобы это

было быстро завершено. Судя по ее виду, я сомневаюсь, что у нее осталось больше нескольких дней жизни.- Он искоса взглянул на шамана. “Кто она такая? Учитывая то, с чем мы столкнулись здесь, кажется справедливым, что Вы делитесь тем, что знаете.”

Веркела сдержала его взгляд, она дала лаконичный ответ.
– Некоторые вещи известны только Малессе.”

– И все же я подозреваю, что ты все еще знаешь больше, чем хочешь поделиться. Она ведь не человек, правда? По крайней мере, то, что живет в ней, нельзя назвать человеческим.”

– Ты многое видишь, брат.”

– Я вижу, что Малесса поместила нас сюда, чтобы вытащить его. Я полагаю, вы намереваетесь убить его. С твоим ... даром.”

– Если смогу.”

“А если не сможешь?”

“Тогда эта тварь будет продолжать опустошать эти земли, пока не найдет то, за чем пришла.”

– Это значит, что дети, которых мы здесь держим, не те, за кем он пришел.”

Наконец, она повернулась к нему, и в ее взгляде промелькнула веселая искорка. “Да. Возможно, ты сможешь сказать ему это, когда он доберется сюда.”

“Мне не нравится быть фигурой Кешета в игре твоей Малессы.”

“В ее игру играют столько же ради защиты твоего народа, сколько и моего.- Веселье исчезло с ее лица, когда она насмешливо фыркнула.
– С такими, как ты, всегда так. Несмотря на все претензии вашей веры на мудрость, вы не видите ничего, кроме своих собственных предрассудков.”

“Это звучит как голос опыта.- Он изучал ее лицо, которое становилось все жестче. “Ты ведь жила среди нас, не так ли? Вот почему ты так хорошо знаешь наш язык. Разве Малесса послала тебя изучать наши обычаи?”

– Послала меня?- Она издала резкий смешок.
– Нет, она меня не посылала. Меня похитили. Украли у моего клана, когда я был еще моложе детей, которых мы защищаем. Человек, который взял меня, был ренфаэлинским рыцарем с большой славой. Безрезультатно загнав военный отряд в горы, он и его слуги обрушили свой гнев на небольшое поселение, убив всех, кого смогли найти, кроме меня. Он отвез меня на юг, в свой замок, где представил своей жене. У них не было своих детей, видите ли, она потеряла двух дочерей при рождении. Я должна была стать даром, который исцелит ее сердце.”

Веркела замолчала, чтобы снова рассмеяться, звук был мягче, но богаче горечью. “И я это сделала. Поначалу я, конечно, сопротивлялась. Я не знала ни этого места, ни этих людей с их бессмысленной болтовней. Их огромные хижины с комнатами, полными красивых, блестящих вещей, которые не имели очевидной пользы. Их одежда зудела и цеплялась за ноги, когда ты пыталась бежать. Но она…”

Шаманка замолчала и опустила глаза, печаль сменилась презрением, когда она продолжила говорить. “Она была доброй,как моя кровная мать, хотя никогда не била меня. И так со временем мои укусы, визг и звон посуды уменьшились. Их болтовня превратилась в слова, одежда стала не такой неудобной, и я начал видеть смысл в знаках, которые они нацарапали на пергаменте. В течение двенадцати лет она воспитывала меня, учила и называла дочерью, хотя никогда не слышала, когда были другие уши. Они не поймут, сказала она. Я пряталась всякий раз, когда приходили гости, и слуги хозяина обещали мне смерть через порку, если они когда-нибудь заговорят о моем присутствии в его доме. А потом ...
– она провела пальцами по предплечью.
– И вот однажды он привел домой новую охотничью собаку. Он укусил меня.”