Многочисленные Катерины
Шрифт:
– Мне и так неплохо. Холлис и без того много для меня сделала.
Старнс встал и проводил их к двери. Колин пожал трясущуюся руку старика.
Он открыл окна и разогнал свой Катафалк, чтобы стало хоть немного прохладнее.
– По-моему, с меня шестьдесят фунтов пота сошло, – сказал Гассан.
– Ты только что получил сто долларов почти на халяву, такого в Гатшоте отродясь не было, можно и попотеть, – засмеялась Линдси. – Эй, нет, Колин, не поворачивай! Довези меня до магазина.
– Мы будем тусоваться
Линдси мотнула головой:
– Еще чего! Вы меня высадите и сгинете куда-нибудь часа на два, а потом мы что-нибудь придумаем для Холлис.
– Жалко, – сказал Гассан слегка раздраженно. – Нам будет не хватать твоей красоты и веселых шуток.
– Ой, прости, – ответила она. – Я пошутила. Ты мне нравишься, Гассан, а вот этого умника я не выношу.
Колин взглянул на заднее сиденье через зеркало. Линдси улыбалась ему. Он знал, что она шутит, но все равно разозлился, и это было заметно по его глазам.
– Колин, я пошутила!
– Когда девчонка называет его невыносимым, обычно это ее последние слова, – объяснил Гассан, словно Колина не было рядом. – Он на такое обижается.
– Чупакабра, – сказал Колин.
– Согласен.
Высадив Линдси, они поехали в «Хардис» и перекусили двойными чизбургерами. Первые полчаса Колин читал Байрона, а Гассан, вздыхая, повторял «Ну ты и зануда», до тех пор, пока Колин не отложил книгу.
У них оставался еще целый час свободного времени. Стоя посреди парковки, от битумного покрытия которой поднимались волны жара, Гассан обтер лоб и сказал:
– Думаю, надо двигаться в сторону магазина.
Они приехали на пятьдесят минут раньше, чем условились, и поднялись по лестнице в зал, где работал спасительный кондиционер. Линдси Ли Уэллс сидела за прилавком. Не на стуле, а на коленях своего бойфренда.
– Привет, – сказал Колин.
Выглянул из-за спины Линдси, ДК кивнул и выдал дежурную фразу:
– Как жизнь?
– Так себе, – ответил Колин.
– Повезло вам, что с Линдси живете.
Линдси весело усмехнулась.
– Когда-нибудь мы будем жить вместе, – сказала она.
– Если вы ее тронете, убью, – внезапно сказал ДК.
– Ну, это клише, – прокричал Гассан из кондитерского отдела. – А если мы случайно до нее дотронемся? Ну, проходя мимо по коридору?
ДК нахмурился.
– Что ж, – сказал он, – было весело. Но у нас с Линдси важный разговор, так что, если вы не против…
Чтобы разрядить обстановку, Колин сказал:
– А, извините. Мы… э-э-э… пойдем погуляем.
– Держите, – сказала Линдси, бросив им ключи. – В грузовике Колина есть кондиционер.
– Только никуда не уезжайте, – буркнул ДК.
Уже в дверях Колин услышал, как ДК спросил:
– Кто из них гений – тощий или жирный?
Но что ответила Линдси, он не разобрал.
Когда они шли к пикапу, Гассан сказал:
– Ну и слон этот ДК, а? Слушай, жирный пойдет в поле пописать.
– А тощий подождет жирного в кабине, – ответил Колин.
Он
Гассан вернулся и сел ряд с ним.
– Слушай, она такая разная. С ним – милашка, с нами – свойская девчонка, матюгается только так, а со Старнсом почему-то разговаривает с южным акцентом.
– Ты что, в нее втрескался? – спросил Колин.
– Нет, просто мысли вслух. Повторяю в последний раз – я не хочу встречаться с девушками, на которых не собираюсь жениться. Встречаться с Линдси – это харам [47] . Ну и кроме того, у нее большой нос. Не люблю носатых.
– По-моему, ты и так все время харамствуешь.
47
Харам – арабское слово, означающее «Запрещено исламом».
Гассан кивнул:
– Да, но как. Вот, собаку завел. Я же не курю крэк, не обсуждаю других за спиной, не краду, не вру маме и не кувыркаюсь с девочками.
– Это моральный релятивизм.
– Ничего подобного. По-моему, Аллаху плевать, есть у меня собака или нет и ходит ли женщина в шортах. Ему важно, чтобы я был хорошим человеком.
Слова «хороший человек» тут же напомнили Колину о Катерине XIX. Скоро она должна была уехать из Чикаго в летний лагерь в Висконсине, где каждое лето работала консультантом. Это был лагерь для детей-инвалидов. Там их учили ездить на лошадях. Катерина была хорошим человеком, очень хорошим, и он по ней безумно ску [48] .
48
Звучит глупо, но они всегда говорили друг другу «Я тебя лю», «Я по тебе ску» и т. д.
Однако пустота внутри говорила ему, что она не тоскует о нем. Наверное, даже облегчение почувствовала. Если бы она думала о нем, то позвонила бы. Если только…
– Я ей позвоню.
– Худшая идея в мире, – тут же отозвался Гассан. – Хуже некуда.
– Неправда. Что, если она ждет, пока я ей позвоню, как я жду, что позвонит она?
– Да, но ты – Брошенный. Брошенные не звонят. Ты сам это знаешь, кафир. Брошенные никогда, никогда не звонят. Исключений нет. Совсем. Не звони. Никогда. Нельзя.
Колин сунул руку в карман.
– Не делай этого, чувак. Ты выдергиваешь чеку гранаты. Ты облит бензином, а телефон – зажженная спичка.
Колин раскрыл телефон.
– Чупакабра, – сказал он.
Гассан воздел руки:
– Это нельзя зачупакабрить! Это какое-то злоупотребление чупакаброй! Я чупакабрю твой звонок Катерине!
Колин закрыл телефон и, погрузившись в раздумья, стал покусывать большой палец.
– Ладно, – сказал он, убирая телефон в карман. – Не буду.
Гассан тяжело вздохнул: