Многоэтажная планета
Шрифт:
Подумать только — утолять голод, не пожирая других, не уничтожая ничего живого, даже растений!
— Для того чтобы жить, — наперебой объясняли ошеломленной Ане, — им, видимо, достаточно света своей звезды и красной планеты да еще неорганических веществ атмосферы Флюидуса!
«Автотрофы», «фототрофы», «хемоавтотрофы», — звучало повсюду на корабле, и означали эти слова организмы, источником питания которых служат неорганические вещества.
Празднично было на корабле. С Матильдой возились так, что Тихая уже ворчала:
— Оставьте вы в покое девку-то!
Матильду звали и Люсией, и Светочкой, и Ангелинкой, и солнышком, и звездочкой.
Маазик декламировал:
Царь над собою однимИ друг всем живым без изъятья —Сильный, свободный и мудрый,Воистину ты человек.И хотя в подлиннике, замечал дотошный Сергей Сергеевич, значится не «друг всем живым», а «людям всем друг без изъятья», он соглашался, что теперь, возможно, уже недалеко то время, когда человек действительно будет не только всем людям друг, но и друг всему живому, потому что для того, чтобы жить, ему не нужно будет никого и ничего убивать: ни; теленка, ни рыбу, ни даже растение.
— Хотя не знаю, — тут же прибавлял Сергей Сергеевич, не изменится ли он тогда настолько, что уже и человеком-то трудно будет его назвать.
— Весь космос, любые планеты, — заносилась мечтами в далекое будущее Заряна, — станут доступны таким существам — ведь всюду есть свет и неорганические вещества!
Аня, которая проголодалась, чувствовала себя даже неловко — она-то ведь не могла утолять голод лишь светом и неорганическими веществами при помощи света, не могла сказать о себе: «я никого не ем».
Она как раз пробиралась в столовую, когда ее окликнул Маазик.
— Знаете, — трагическим шепотом сказал он, — я очень хочу есть — что-нибудь органическое.
— И я! Хотя стыдно как-то.
Но, когда в столовой один за другим собрались почти все и, проповедуя автотрофизм, принялись закусывать по старинке, их разобрал неудержимый смех.
Заговорила Матильда внезапно, без всяких переходов от односложных слов к фразам.
Как раз была принята передача с Земли — ответная на их сообщение с Флюидуса о новом, посмертном рождении Бабоныки. В своей передаче земляне не столько торжествовали и поздравляли, сколько засыпали вопросами и заданиями. При этом все время мелькало имя «Матильда Васильевна Бабоныка».
— Кто это — Матильда Васильевна? Кто — Бабоныка? Почему ее зовут, как меня? — совершенно чисто произнесла вдруг Матильда.
— Бабоныка — это бабушка Ани, — сказал рассеянно Михеич.
— Да вы послушайте — она же
— А чего ж ей — век молчать? — вся сияя, сказала Тихая.
Матильда говорила так четко и чисто, словно умела это делать всегда!
И посыпались, посыпались вопросы Матильды. С опережением всех земных сроков она входила в тот возраст, когда разумное существо осознает себя и окружающее. Разница была, однако, в том, что, как ни много задает вопросов на Земле ребенок и как ни трудно ответить всерьез на эти вопросы, все же взрослые, кто как, умеют это делать. Кое-что о Земле и людях, об истории и вселенной, о времени и пространстве знают ведь не только философы и ученые. Но юная Матильда жила на Флюидусе, а много ли все они вместе взятые знали о нем?
Самый простой вопрос, откуда она взялась, ставил их в тупик. Одна Тихая не затруднялась в ответах.
— Откуда ты взялася? Нашли тебя. Иде нашли? В дереве. Иде до того была? Да в дереве же и была. Еще до того? Ну, до этого ты была в старухе. Иде теперича старуха? А в тебе она, только уже молодая. Хорошая ли была старуха? Хорошая, только дура. Ты-то умное дитя, даже и вообще хвеномен — вся в меня. Кто я тебе? А я тебе главный человек. Кто такое дура? Ну это которая ничего не умеет делать: ни машины, ей хлеба, ни открытия никакого. Ты все сможешь — ты умное дитя!
По мере того как взрослела Матильда, она все больше — и внешне, и в движениях — напоминала Бабоныку. Только не зеленокудренькая, а рыжекудренькая, только не костлявая, а тоненькая, только не морщинистая, а с нежным живым лицом. И ходила с одним обнаженным плечом.
Аня во все глаза смотрела на Матильду. Иногда ей казалось, что вдруг в юной Матильде проснется память бабушки Матильды и она скажет: «Анюня, антр ну, между нами, но я ведь все помню».
Однако нет, начавшая заново жить юная бабушка ничего не помнила о прежней своей жизни, и Аня для нее была никак не внучка, а старшее, уважаемое и почитаемое существо.
Так много мыслей волновало Аню при взгляде на Матильду, что она не выдержала и, делая вид, что играет, принялась разговаривать с Фимой.
— Думаешь, мы здесь привыкли к тому, что впервые в земной истории человек, моя бабушка Матильда, живет второй раз? Помнишь слова: «Жизнь дается человеку только один раз». А ей она дана второй раз…
— Как птица Феникс! — словно бы услышала она Фимин голос.
— А может быть, как панцирный клещ, — сказала Аня, вовсе не думая шутить. — Как посмертное живорождение. Она родила из себя себя, но умерев.
— Неверное сравнение! — тут же откликнулся Фима. — Панцирный клещ не рождает из себя себя. Он живет второй раз, как Матильда Васильевна.
— Но разве Матильда — это и в самом деле бабушка? Разве отделима бабушка от жизни, которую она прожила? Разве прожитая ею жизнь не стала ею самой? Разве люди, которых она знала и любила, книги, которые она читала, время, в которое жила, не стали ею самой? А так, как получилось, это, если хочешь, ее близнец, но не сама бабушка.
Фима молчал, и Аня продолжала: