Многосказочный паша
Шрифт:
Тейтум, тилли-лилли, тейтум, тилли-лилли,
тейтум, тей!
Куда же бежал этот нечестивец? Где надеялся он спасти свою голову? Он убежал к диким народам севера, которые ездят на бешеных конях, вооруженные острыми саблями и длинными копьями. Три дня и три ночи конь его не переставал копытами высекать огонь из камней, которыми устлана была дорога, и потом, как говорит бессмертный поэт, «склонил голову свою и издох».
С портретом несравненной Чау-кынь в руках, приподнимая длинную одежду свою, презренный Чу-чунг Полли-чунг Ке-ти-ту предстал перед ханом.
— О
— Будь ты проклят, собака! Ну, говори, что ли! — отвечал не слишком-то словоохотливый хан, зубы которого в это время трудились над огромным куском конины.
— Тебе известно, о хан, что Поднебесная Империя обязалась каждый год присылать для князей твоего высокого племени наикрасивейшую из дев целой империи, чтобы тем остановить твоих победоносных воинов. Но теперь, о, хан, есть там дева, изображение которой я привез с собой; она достойна разделить с тобой твое великолепное ложе.
Сказав это, нечестивец положил к ногам великого хана портрет несравненной Чау-кынь.
Окончив обед свой, великий хан концом копья поднял изображение бесценной жемчужины, посмотрел и подал окружавшим его воинам.
Они, казалось, нисколько не смутились при виде такой блистательной красоты.
— Скажите мне, о вожди, — спросил, сомневаясь, великий хан, — стоит ли из-за этой куклы ссориться с китайским рабом нашим?
Все вожди воскликнули в один голос, что она достойна возлечь на великолепнейшее ложе хана.
— Хорошо, — сказал хан. — Впрочем, я не знаю тол« ку в красоте. Пусть снимут шатры, сегодня же вечером двинемся мы к югу.
Татарский хан с тысячами воинов вторгся в северные провинции Поднебесной Империи; он огнем и мечом истреблял и старых, и малых и очень красноречиво выказывал любовь свою к небесной жемчужине, сжигая целые города и селения.
Тейтум, тилли-лилли, тейтум, тей! Но возвратимся к блестящему двору великолепнейшей Ю-ань-ди и удивим весь мир событиями, которые там происходили. Звездочеты и мудрецы вопросили небо и объявили, что брачная процессия должна начался непременно в тридцать третью минуту четырнадцатого часа, в противном случае брак будет несчастлив.
Кто может описать пышность и великолепие этой церемонии или дать о ней хотя бы слабое понятие? Ах, это невозможно! И хотя бы десять тысяч поэтов, всякий с десятью тысячами серебряных языков, описывали ее целые десять тысяч лет кряду, было бы напрасно.
Вот каков был порядок свадебного шествия.
Впереди шли десять тысяч полицейских служителей с длинными бамбуковыми палками в руках, размахивая ими то вправо, то влево, чтобы очистить дорогу. Звуки тихой музыки сливались с жалобным писком тех, которые потирали себе руки и спины от палочных ударов и, прихрамывая, отодвигались дальше от дороги.
За полицейскими несли сто тысяч фонарей, чтобы придать более света солнцу, которое немного потускнело от блеска церемонии.
За фонарями тянулись погребальным маршем пять тысяч обезглавленных преступников, которые несли свои головы за длинные косы.
— Истаффир Аллах! Что ты врешь? — воскликнул паша — Слышишь ли, Мустафа, что собака осмеливается говорить нам?
— Могущественнейший из пашей, — сказал унижено китаец, —
— И несмотря на все это, твои поэты врут, — заметил
Мустафа. — Да-да. По, клянусь мечом пророка, я тебя, собака, велю отколотить палками, если ты осмелишься еще раз посмеяться над нашими бородами.
За обезглавленными преступниками, которых изволит отвергать Ваша Мудрость, шли преступники с головами на плечах, которых в этот день общей радости повелено было казнить.
За ними шли две тысячи разбойников, которые были присуждены к смерти за то, что старались переворачивать все в государстве. За свои злодейские козни их приговорили быть повешенными за ноги и висеть таким образом до тех пор, пока ястребы не расклюют тела и вороны не разнесут кости их.
За ними шествовало Знамя возобновления.
Далее шел атаман разбойников, присужденный быть расплющенным между двумя досками, которые висели у него на шее.
Другой разбойничий атаман, осмелившийся ругать великолепие двора Поднебесной Империи, был за то присужден съесть свои собственные слова, которые были написаны на бумаге, напитанной сильнейшим ядом, и потом издохнуть в ужасных мучениях.
За ним следовал важнейший преступник. Он был в милости у брата солнца и луны и занимал высокое место врача при золотом троне. Но его уличили в намерении отравить опиумом великолепнейшего Ю-ань-ди. Кроме того, он пьяный шатался по улицам в мандаринской одежде, закидал грязью мандарина первой степени, слагал с себя платье мандарина, чтобы вмешиваться в толпу черни, и связывался с шутами, плясунами и фокусниками. Реестр всех преступлений, написанный на огромном листе, висел у него на спине. Его присудили мучиться завистью и лишиться всех надежд когда-либо снова возвыситься.
Сзади врача следовал злейший враг его, лишившийся милости, желтый мандарин. Он ехал на колеснице из черного янтаря; два палача подняли вверх его руки для смеха. Преступление этого мандарина заключалось в том, что он играл в простонародные игры со своими людьми Наказание его ограничивалось позорной выставкой.
Вот преступники, которым суждено было страдать в день общей радости.
За ними шли пятьдесят тысяч стрелков легиона голубого дракона. В руках несли они опахала из конских волос, чтобы отгонять комаров и мух, которые тоже слетелись посмотреть на блестящую процессию.
Потом шло десять тысяч прелестных дев в легких одеждах. Они нежными и сладостными голосами воспевали гимны любви. Дев сопровождали десять тысяч юношей, которые щекотали их и в то же время пели хвалебные гимны целомудренному Фо.
За ними шло пятьдесят тысяч стрелков легиона зеленого дракона. Каждый из них нес по павлиньему перу.
Пятьсот врачей двора Поднебесной Империи несли серебряные коробочки с золотыми пилюлями. Вместе с ними шествовал и главный врач, человек великолепнейшего ума, к которому прибегали только во время кризисов. В правой руке он нес палку, к концу которой привязан был пузырь, наполненный горохом; этим инструментом приводил он в порядок мысли властителя мира, когда они были в расстройстве. За ним следовали по пяти в ряд пятьдесят тысяч дураков и такое же число плутов, которые воровали все, что попадалось им под руки.