Многоточие
Шрифт:
– Когда-нибудь и здесь такой пикник получится! – поддерживала Надя.
С отцом увиделись за обедом. Роман был угрюм. Выслушав Надины замечания по озеленению, нахмурился ещё сильнее.
– Пока лучшие кадры покидают отделы, приходится работать с молодыми. Ошибаются пока, ничего не поделаешь.
– Что это вы разбрасываетесь кадрами? – шуткой ответила Надя.
– Не ценят кадры хорошее отношение, – ответил Роман.
Они немного помолчали.
– Знаешь, я, наверное, была не права, – сказала Надя. – Не стоило тогда уходить.
– Такты возвращайся,
– Что люди скажут? Ушла, попробовала. Не получилось – вернулась.
– А что тебе люди? Люди за тебя жизнь живут? Им как ни делай – всё неправильно.
Надя хотела отказаться, но взглянула на отца, и язык не повернулся.
– Сегодня напишу заявление о переводе обратно, – сказала она. – Если ты, конечно, примешь меня.
– Что я зверь какой родную дочь не принять! Хорошо, что возвращаешься. – Голос отца потеплел. – Никто не потянул отдел после тебя. Кто-то не справился, кто-то отказался. Я замаялся за это время. То тут, то там, за всеми приглядывай.
Дима Майер огорчился, но заявление подписал. Громова не согласилась ни на повышение зарплаты, ни на сокращение трудового дня, ни на две недели добровольной отработки. На испытательном сроке она могла перевестись одним днём, чем и воспользовалась.
Когда дверь за Надей закрылась, Дима выждал паузу и врезал кулаками по подоконнику. В нём кипела злоба на Лимбу, на его ненужные игры в любовь с Громовой, на потерю ценного сотрудника, и тут как обухом по голове – бах! – и ценный сотрудник уносит знания с собой. Громова была одной из немногих, кто умел управлять роботом сразу, без привычки, без «притёрки» к искусственному интеллекту, единственная, кто командовала отрядом через своего «меха»…
Работы по озеленению было много. Квадраты добавлялись ежедневно, стройка мегаполисов началась бурно, роботы-строители возводили небоскребы сутки напролёт, ни на секунду не отвлекаясь от плана. Отдел ботаники тоже получил пополнение: «мехов» следующего поколения, ещё более чутких, чем предыдущие, с усовершенствованными сенсорами. Их Надя отдала другим сотрудникам, себе оставила проверенного робота.
Скоро Громова заметила, что и прежние обязанности её не увлекают. Прежде даже в тяжёлые дни отчуждения Кайла она ощущала внутри огонь, сейчас же наступило забвение. Холодно стало на душе, ледяной коркой покрылось всё внутри.
Громова прекратила участие в общественных мероприятиях, отказывалась от ужинов с коллегами и творческих вечеров. Ей казалось, что окружающие знают о её несчастье, знают, что её поматросили, да бросили.
Напрасно ребята во главе с руководителем по внутренним коммуникациям Дензелом Хадсоном зазывали её. Дензел рассказывал, что надумал поставить спектакль по классической поэме, предлагал роль, но Надя молчала в ответ. Хадсон вздыхал и тоже молчал, будто понимая, что происходит у неё на душе. Так и разошлись.
На неделе Сэм Риккетс прислал Наде видеописьмо и попросил передать его маме Софии. Мама Сэма так и не научилась пользоваться новомодными примочками, лишь робот-помощник пришёлся ей по нраву.
После
Громова свернула на дорожку к дому, проходя мимо посаженных ею когда-то деревьев и кустарников.
София впустила Надю, и они расположились в гостиной. Робот принёс им кофе. Надя и София посмотрели видеосообщение Сэма. Тот рассказывал о подготовке ко встрече с профессором Иси, о том, что изобрёл «интересную новинку» (но пока она секретна) о томительном многодневном полёте. София слушала с интересом, как и положено любящей маме, а Надя – вполуха, летая где-то в своих мыслях.
– Что-то ты грустная, Надя, – заметила София. – Что у тебя стряслось?
Вопрос оказался неожиданным. Громова вздрогнула, взглянула на Софию, но настолько добрым было её лицо, что Надя не выдержала и поведала историю о Лимбе. Никому словом не обмолвилась, даже отцу, а тут – как на духу выпалила.
– Я думала, серьёзное что. – София улыбнулась. – Мужчины они такие… Девичья любовь, что тополиный пух: вспыхнула, и нет её. Встретится на твоём пути достойный человек, станет ценить тебя, и любовь его огнём пылать будет, а не углями тлеть.
Мама Сэма говорила, а Надя внимала её словам, ощущая себя далёкой звездой на краю Вселенной. Звездой, которую никто и никогда не обнаружит.
– Поплачешь – и отпустит. Видела я твоего Лимбу! Болтун первостатейный! Привык, что всегда в центре внимания, вот и не ценит ничего в жизни. Для Сэма тоже свет в окне: Лимба то, Лимба это! Хочу быть как он! А я вот не хочу, чтобы мой сын был как он. Таланту хоть отбавляй, да не им одним всё измеряется…
София ворчала, но ворчала смешно, без злобы, и Надя невольно улыбнулась. Боль немного отпустила, но не ушла окончательно. В мыслях маячил образ Кайла Лимбы, образ любимого мужчины.
И так было хорошо сидеть с Софией в уютной гостевой комнате, что представилось, что это её мама. Роман заменил Наде и отца, и мать. Он удочерил её первоклассницей и воспитывал достойно, несмотря на тяготы. Терпел детские шалости и капризы, помогал, если что-то не получалось, однако в силу характера скупился на эмоции, которых всегда не хватало Громовой.
Вечер, проведённый у Софии, взрастил в её душе обновление. Никуда не делись чувства к Кайлу, никуда не улетучилась вера в возможное совместное счастье, но уже не так щемило сердце при воспоминании о нём.
«Дивная красота, – думала она, возвращаясь к себе на базу и любуясь багрянцем заката. – Разве поверишь, что ты не на Земле, а совсем в другой Галактике. Присмотришься – и отличий не найдёшь… Не зря ей номер два прибавили. Истинно будто одна и та же планета».
Надя стала посещать Софию каждый вечер. Приносила ей гостинцы: что-нибудь вкусное или редкие фрукты. Находиться дома в последнее время было тошно, а у Риккетсов царила чудесная атмосфера, и был не менее чудесный кофе.