Моцарт половой любви

Петрович Георгий

Тамара не выполнила своего обещания и разгневала своим непослушанием даже такого либерального сотрудника серого дома, как Василий Иванович. Она больше не отзывалась тепло в присутствии студентов о диссидентах – это было бы в высшей степени неразумно, но она ухитрилась оставить на кафедре в столе самиздатовскую книжку то ли Даниэля, то ли Синявского, и её тут же вложили коллеги. Это был пик хрущёвской оттепели, и с ней опять поступили гуманно. Её не сдали в психушку и даже не выгнали из аспирантуры, но выслали на три месяца на самый север области в качестве рядового врача инфекционного отделения районной больницы.

Арон сдал зимнюю сессию на отлично и помчался к Тамаре. Он

не предупредил её о приезде. Не предупредил не только потому, что хотел сделать ей сюрприз на Новый год, а потому ещё, что он знал, что ей было строго запрещено в течение трёх месяцев покидать место ссылки. Это означало, что его любовь будет на месте всенепременно. Двенадцать часов он добирался поездом до Верхнеильинска, всю дорогу цитируя про себя любимые, и такие сейчас актуальные для него стихи: «Трясясь в прокуренном вагоне, он стал бездомный и смиренный», а особенно волновали строчки: «С любимыми не расставайтесь, всем сердцем прорастайте в них и каждый раз на век прощайтесь, когда уходите на миг». Потом он болтался пару часов на стареньком Ан-2 над заснеженной тайгой. Синими сумерками добрался до районного центра, забежал в магазин, купил алкоголь и закуску и направился к ней в гостиницу. Тамары в номере не оказалось, и он ждал её в стылом вестибюле. Наступила ночь, а она не пришла.

Он прождал до утра, сходил в инфекционное отделение, и ему объяснили, что молодая аспирантка взяла отпуск на три дня и что её местонахождение неизвестно.

Арон задумался. Возвращаться назад в город на три дня не имело смысла. Сидеть три дня в гостинице – тоже. Но он должен был, во что бы то ни стало дождаться возлюбленной. Самое умное в такой ситуации – смотаться в Сурово. Там в участковой больнице работает заведующим врачебным участком его старинный приятель доктор Коротков. Правда, зимой к нему можно добраться только на вертолёте, да и то, если сможешь купить билет.

Арону повезло, успел-таки купить билет в последний момент. В связи с метеоусловиями рейс задерживался, и взлетели только к вечеру.

«Вот там и справим Новый год! Тайга, тишина, снежок чистый, природа первозданная, а Коротков готовит – пальчики оближешь. Надо было побольше шампанского купить, – переживал, выглядывая в иллюминатор Арон, – вдруг у них в деревне с шампанским дефицит».

Его прилично укачало, и вышел он в Сурове на ватных ногах, продрогший, усталый и оглохший от шума в салоне. Пуржило. Увидел на тропинке к дому Короткова, свежие следы. Следы были, а друга дома не было. Нет доктора дома – значит, он на вызове. Арон знал, где лежит запасной ключ, – был у него в гостях летом. Зашёл в сарайчик, снял с гвоздя ключ, открыл дверь и вошёл в дом.

Доктор Александр Коротков был холост. Год назад по распределению он попал в таёжный посёлок. Ему предоставили домик на окраине села. Домик строили шабашники из Молдавии, и зимой в нём так было холодно, что к утру замерзала вода в умывальнике. Доктора согревала водка – один полный стакан на ночь – и многочисленные пациентки, в очередь просившиеся к нему в постель.

Тоска в тайге. Единственное развлечение – охота и бабы, но и они в большой дозе доктору надоели. Российскому интеллигенту мало иметь объект для удовлетворения половых потребностей. Ему надо выговориться, побеседовать с дамой сердца, блеснуть эрудицией, удивить красноречием и осознать собственную значимость. Леспромхозные барышни для вышеперечисленных целей совершенно не годились.

Арон прошёл в комнату. Направо – небрежно заправленная кровать, налево – на полу две медвежьи шкуры; ещё одна медвежья шкура прибита гвоздями к стене. На столе водка, коньяк, много еды, два фужера,

две рюмки, две тарелки, словом – прибор для двоих. Сквозь прокуренный воздух квартиры явственно пробивался запах дорогих духов. Такими духами не пользовались местные красавицы.

«Никак учительницу привёл», – опрокинул рюмашку, подбросил дров в печку и включил магнитофон. Он не слышал, как отворилась дверь, – играла музыка, но увидел, как в комнату вместе с клубами морозного воздуха вошли Александр и Тамара.

– А я думаю, кто это у меня тут хозяйничает, – Александр обнял Арона и расцеловал в обе щёки. – Тамара! Я с этим негодяем три года жил в одной комнате. Знакомься, – показал рукой на спутницу, – жертва партийного произвола и лучшая женщина в мире. Наша коллега, между прочим. Врач-инфекционист. Украл её прямо с медицинской конференции. Она – прелесть! Я влюблён, как гимназист. Признайся, она тебе нравится?

– Безумно нравится.

– Тогда знакомьтесь – и за стол, – Александр потёр руки, – я голоден, как волк. Мы с Томочкой мало спали ночью и устроили себе двухчасовой променаж вдоль берега реки для бодрости.

Арон протянул руку. Она протянула свою:

– Тамара.

– Арон, – пожал её прохладные пальчики. – у вас на столе не хватает шампанского, я привёз.

– А помнишь, Арон, как я тебе аборигенку летом привёл, и как мы её шампанским накачали? – Коротков разлил искрящийся напиток по фужерам. – Я с тех пор, как шампанское увижу, так всегда её перл вспоминаю. Расскажи Тамаре.

– Расскажи сам, у тебя лучше получается.

«Я сегодня за хлебом ездила на велосипеде, – говорил Коротков женским голосом, – купила две булки белого и три чёрного. И представляете! На моих глазах машина кошку переехала! Ужас какой! – Коротков сложил ладони на груди и жеманно округлил глаза, подражая аборигенке, – ой, какой ужас! У неё прямо кишки из жопы на меня брызнули!» – Коротков больше, чем этого требовалось, растянул и задержал губы в улыбке. У него были красивые зубы, и он в присутствии дам с удовольствием демонстрировал безупречный прикус. – Как вам нравится такая форма обольщения кавалера? Хорошо воспитанного еврейского мальчика чуть не вырвало.

– Приятного аппетита, – Арон налил себе водки, – я, пожалуй, от шампанского откажусь. Я лучше водочки приму. Намерзся в вертолёте. Напьюсь и буду спать на шкурах.

– На шкурах будем спать мы, – сказала Тамара – гостю должно быть предоставлено лучшее место в доме. И потом, если мы с Сашей ляжем на кровать, то будем скрипеть всю ночь пружинами, и будем мешать вам спать.

Арон выполнил обещание, напился до косноязычия, но даже в таком состоянии он слышал и видел всё, что происходило на медвежьих шкурах. Тамара вела себя так, как будто бы, кроме них с Александром, никого в доме не было. Чистый снег за окном осветлял темноту зимней ночи, любопытная луна заглядывала в комнату, и в её лучах Арон ясно видел изумительную гладкость её согнутых в коленях, широко раскинутых ног и между ними мускулистые ягодицы Короткова с невыносимой размеренностью совершающие возвратно-поступательные движения.

Он не мог видеть выражение её лица, но он голову мог дать на отсечение, что она посматривает в его сторону, и, что самое обидное, он точно знал, что она знает, что он не спит и видит всё происходящее до мельчайших подробностей.

Ночью так забарабанили в окно, что казалось, выломают стекло вместе с рамой. Короткова вызвали к роженице. Он быстренько собрался и ушёл.

Лежали молча.

– Ну, зачем ты притворяешься? – Тамара повернулась на бок и оперлась головой на предплечье. – Ты же не спишь и мучительно соображаешь, каким нецензурным словом оскорбить меня сильнее.