Мода на невинность
Шрифт:
– И не насытится око зрением... – пробормотала я уныло.
– Ну почему ты мне не веришь!
– Потому что это все слова. Знаете что, Вадим Петрович? Я не хочу отступать от задуманного... это акт милосердия. Я простила вас... вы слышите – я прощаю вас. Мне надо забыть прошлое, и вам тоже надо его забыть, вам надо избавиться от наваждения, понять, что я не Синяя птица, за которой надо гоняться всю жизнь. Поэтому надо закончить начатое.
Я протянула к нему руку, но он стоял посреди комнаты с вытаращенными глазами и не двигался с места.
–
– Тогда скажи, что любишь меня. Потому что я не смогу так...
– Тоже слова... извольте – я люблю вас, язык произнесет все, что угодно... я люблю вас.
– Нет, я верю, что у слов есть обратный эффект, – сказанное становится правдой.
– Я люблю вас, – повторила я.
Он подошел ко мне и снова встал на колени.
– Говорят, некоторые народы молятся перед этим... Я бы тоже хотел.
– Так помолитесь, – серьезно предложила я.
– Господи, сделай так, чтобы она мне поверила! – быстро произнес он и уткнулся лицом мне в ноги. – Господи, пусть она всегда будет рядом со мной, чтобы я мог видеть ее, – забубнил он глухо.
Я подняла руки и положила на его голову – странное ощущение, словно приближаешь к себе то, что отвергала всю жизнь, почти болезненное. Даже как будто ладони жгло...
У него были слабые, редкие, чересчур мягкие, даже какие-то безвольные волосы неопределенного цвета, уже тронутые сединой, – и почему-то на меня это действовало сильнее, чем если б Вадим Петрович был писаным красавцем с буйными кудрями, эти слабые волосы пугали меня и волновали. Бледные предплечья с гладкой, в веснушках, кожей, небольшой островок растительности на груди, мочки ушей, колючие щеки... Я всегда боялась его и избегала, я старалась не видеть его и не слышать, не вдыхать его запаха, не дай бог почувствовать волны тепла, исходившего от тела, но сегодня я позволила себе все это.
– Как я мечтал о тебе... – пробормотал он, расстегивая на мне платье. Я стянула через его голову майку – он не сопротивлялся и даже как будто стремился предупредить каждое мое желание.
Он целовал меня быстрыми легкими поцелуями, его ладони непрерывно скользили по моему телу, словно он хотел выучить меня наизусть, – и это тоже было странно, потому что раньше, много лет назад, когда я представляла себе эту сцену и Вадима Петровича, решившегося довести начатое до конца, – то воображала его грубым и жестоким, разрывающим меня на кусочки, с обагренными кровью руками. Он должен был быть грубым и жестоким, но он почему-то таким не был... Даже хуже того – мне нравилось то, что он со мной делал, и я испытывала облегчение, словно ждала этого всю жизнь.
– Как я люблю тебя! – сказал он, и в этот момент словно сердце разорвалось в моей груди, и я обняла его, насколько хватило сил. – Оля... – Он прижимал меня своей грудью, но его тяжесть не давила. – А это что?
Он произнес эти последние слова с ужасом, растерянно – по его поднятой вверх руке тек небольшой алый ручеек – от кончиков пальцев к локтю. Вид крови меня почему-то не испугал, хотя эта картина в
– Что это? Ты что...
– Так бывает... в первый раз, – сказала я по возможности спокойно.
– Разве ты не...
– Что?
– Тогда, с Павликом... Ты ведь специально пошла к нему домой, когда его родителей не было... ты пришла потом и сидела на диване с таким лицом, будто все уже произошло, и я чуть не умер... собственно, именно поэтому я подошел к тебе... я тебя, если честно, хотел убить, но почему-то не убил, а поцеловал.
– Провел языком от колена до середины бедра, – уточнила я. – И потом, я не собиралась терять свою невинность в четырнадцать лет.
– Но ты...
– Я не была у Павлика. Я ходила на бульвар... просто гуляла, одна, лепила снеговика, а потом пришла домой. В тот день я даже не видела Павлика.
– О господи! – только и мог сказать Вадим Петрович, лежа рядом со мной на лоскутном одеяле.
Я полежала еще несколько минут, а потом сделала попытку встать:
– Я, пожалуй, пойду...
– Куда? – спросил он с таким ужасом, что мне даже стало смешно.
– Домой.
– А я?
– А вы оставайтесь.
– Ты с ума сошла! – Он вцепился в меня, не отпуская. – Мы теперь всегда будем вместе. Всегда.
– Вадим Петрович, – устало сказала я, пытаясь выпутаться из его объятий. – Это просто эйфория... скоро все пройдет. Я же говорила вам – мы должны были сделать это, чтобы освободиться друг от друга.
– Нет... потому что мы любим друг друга... потому что ты ждала меня столько лет. Только меня!
– Не придумывайте. – Я была сурова и непреклонна. – Я никого не ждала.
– Нет, ждала!
Он вел себя точно маленький ребенок, мне даже стало жаль его. «Инесса была права... мне надо было сделать это, чтобы освободиться от демонов прошлого, – я теперь спокойна, даже странно... И никакой ненависти к этому человеку!»
Я вывернулась из его рук, вытерла каким-то полотенцем ноги и быстро оделась.
– Я провожу тебя! – Непонятным образом он тоже успел одеться и теперь стоял передо мной, растерянный и печальный. – Мы встретимся завтра?
– Уже сегодня...
– Ну да, мы встретимся сегодня? – быстро поправился он.
– Нет.
– Тогда завтра?
«Не буду ему ничего говорить. Скоро все пройдет, скоро все совсем пройдет... это эйфория».
– Не провожайте, мне всего два шага...
– Если ты опять оттолкнешь меня, я умру.
– Что-то вы слишком часто умираете...
– Желание умереть борется во мне с желанием еще раз увидеть тебя. Первое может стать сильнее второго...
– Не надо. Я бы не хотела, чтобы вы умерли.
– Правда?!
Он совершенно превратно истолковал мои слова, но разубеждать я его не стала.
...Я была уже другой, когда вернулась домой. Тетушка дрыхла сном младенца, опять на моей кровати. Наверное, она ждала меня, но так и не дождалась. На следующее утро я убедила ее, что вернулась домой рано, просто не захотела ее будить.