Модель и кутюрье
Шрифт:
— В начале мая.
— Отлично. Через две недели. — Он кашлянул, собираясь с мыслями. — У меня тоже есть новости. Я разгадал эту чертову загадку. В воду Софи подсыпали клодизон. И знаешь кто? Кетлин Дикинсон!
— Кетлин? Ну и дела! — воскликнула Джейн изумленно. — Я всегда знала, что она завистливая, но чтобы до такой степени… Кошмар! Что ты намереваешься делать? Подать на нее в суд?
— В суд подать в данном случае могла бы только сама Софи, — ответил Вассон, внезапно ощущая смертельную усталость. — А для этого ей следовало
— Ладно, — произнесла Джейн утешительно и ласково. — Жизнь сама все расставит по местам. Кстати, как тебе удалось все выяснить?
— Потом расскажу, хорошо?
— Конечно.
— Кстати, можешь вздохнуть с облегчением, — сказал Филип, внезапно решив, что должен незамедлительно вернуться к нормальной жизни. — Завтра я выхожу на работу в обычное время и принимаюсь за дела. Хватит пользоваться твоей безграничной добротой.
— Ты уверен, что уже в порядке? — спросила Джейн.
— Уверен. — Вассон вдруг ясно представил себе Софи в тех нарядах, эскизы которых он не отдал Джейн, лучших из всей следующей коллекции. Вернее, лучших из всех творений, что когда-либо создавались в его Доме моды. — Некоторые из новых моделей еще даже не раскроены, — добавил он с напускной деловитостью.
— А, да… — протянула Джейн, и по ее голосу Вассон догадался, что она все поняла и улыбается. — Тогда до завтра. Я очень рада, Филип.
12
Франсин Дюмон слыла в мире моды «дерзкой провокаторшей», «королевой маргинального шика», «талантливой чудачкой». Ее несравненные наряды украшали Нью-йоркский институт костюма, Музей костюма в Лувре, Калифорнийский музей моды.
Первый показ осенне-зимней коллекции нынешнего года Дюмон устроила третьего мая в девять вечера в одном из известных клубов Парижа. После демонстрации одежды гостей ждал праздничный ужин и выступление звезд эстрады.
Изобилие аксессуаров, сложнейшие прически, уникальные ткани, созданные специально для Дома Дюмон на швейцарских и французских фабриках, неожиданные фасоны, поражающая воображение цветовая палитра — все это, как обычно, на показах Франсин мгновенно зачаровало публику.
Не оценить по достоинству произведений великого мастера не мог сегодня никто, даже ярые противники всего экстравагантного и чрезмерно экспрессивного.
Гвоздем программы стала Софи Лоринг, которая появилась на подиуме в длинном чернильно-черном платье из бархата и меха, подобно птице феникс, возродившейся из пепла. Настолько величественной, статной и светящейся ее не видели еще никогда.
Филип смотрел на свою Софи как на божество. Ему безумно хотелось плакать — от радости, от восторга, от отчаянной, сдавливающей грудь надежды на прощение.
Едва дождавшись окончания показа, он выскочил из зала и побежал по лабиринтообразному коридору к внутреннему входу в помещения,
— Куда? — бесцеремонно гаркнул детина в форме, когда Вассон взялся за ручку нужной двери.
— Мне надо срочно увидеться с Софи Лоринг, — ответил он, ничуть не смутившись.
— Не положено! — отрезал охранник, оттесняя Вассона могучим плечом и преграждая собой путь.
— Я ведь сказал, мне срочно! — повысил голос Филип.
— А я сказал, не положено, — невозмутимо повторил детина. — Внутрь не разрешено впускать никого. Лишиться работы я не желаю. — И он, демонстративно сложив руки на широченной груди, уставился куда-то поверх головы Вассона.
А действительно, подумал тот, куда я ломлюсь? Какое имею право врываться в костюмерную другого модельера? Надо подождать. Скоро она переоденется и выйдет в зал.
Филип медленно побрел назад. От нетерпения, юношеского трепета в предвкушении встречи с любимой ему становилось то жарко, то холодно, хотелось то прыгать, то куда-то бежать, то танцевать, то замереть на месте.
В демонстрационном зале гости потягивали шампанское и болтали друг с другом. Официантки накрывали столы к ужину, музыканты настраивали инструменты. Ни самой Франсин, ни демонстрировавших ее наряды манекенщиц еще не было.
Вассон бродил среди разодетых людей как потерявшийся малыш. Кто-то приветствовал его, жал ему руку, о чем-то у него спрашивал. А он ничего не слышал и никого не видел, хотя что-то машинально отвечал, кому-то улыбался и кивал.
Ему вновь и вновь представлялся момент встречи с Софи, и по его спине бежали мурашки, а лоб покрывался испариной.
Как она посмотрит на меня? Что скажет? — думал он, холодея от страха и волнения. А вдруг вообще не пожелает со мной разговаривать? Вдруг не простит, не поймет? Что тогда?.. Черт! Потом и решу. И хватит нюни распускать! Все будет хорошо. Надо надеяться…
— Прошу всех к столу! — раскатистым эхом разнесся по залу звучный голос организатора. — Поаплодируем нашей королеве, Франсин Дюмон!
Гости расселись по местам и захлопали в ладоши. На подиум вновь вышла Франсин за руку с Софи, а следом за ними остальные участники сегодняшнего показа. Осторожно обойдя музыкантов, заигравших торжественную мелодию, все с улыбками на губах спустились в зал.
В страшном волнении Вассон даже не обратил внимания на то, что на карточке напротив ближайшего к нему места справа за столом написано «Софи Лоринг». И растерялся, когда Франсин подвела к нему Софи, подмигнула и пошла дальше — к соседнему столу, где ее с нетерпением ждали самые дорогие гости и приближенные.
Софи, по всей вероятности, тоже не знала о задумке Дюмон. Увидев Филипа, вскочившего, чтобы помочь ей сесть, она изумленно расширила глаза и некоторое время смотрела на него, как на привидение. Затем побледнела, покраснела и, набрав в легкие воздуха, пробормотала: