Модерато кантабиле

Дюрас Маргерит

— И что, неужели она так ничего и не попыталась сделать, чтобы предотвратить это? — едва слышно поинтересовалась она.

— Нет, ничего. Давайте-ка лучше выпьем еще вина.

Она выпила, понемножку, маленькими глотками, потом и он. Губы у него тоже дрожали, бились о край бокала.

— Время, — проговорил он.

— А что, надо много, много-много времени?

— Думаю, да, много. Но ведь я ничего не знаю об этом. —

И еле слышно добавил: — Что я об этом знаю? Не больше, чем вы. Ничего…

Анне Дэбаред так и не удалось заплакать. Она вновь заговорила голосом рассудительным, будто на мгновение пробудившись от сна:

— Но ведь она-то уже никогда больше ничего не сможет рассказать.

— Да нет, отчего же, непременно скажет. Настанет день, и она вдруг встретит кого-то, сразу узнает его, и ей ничего не останется, кроме как сказать ему: здравствуй. Или, скажем, услышит вдруг, как поет ребенок, будет ясная погода, и она скажет: ах, какая прекрасная погода. И все начнется сначала.

— Да нет, этого не может быть.

— Можете думать все, что вам угодно, это не имеет значения.

Прозвучал гудок, оглушительный, он разнесся по всему городу, проникал во все уголки и даже дальше, до предместий и некоторых соседних коммун, доносимый туда морским ветром. Закат распростерся, погрязая во мраке, еще более дикий и хищный на стене зала. Как это часто случается в сумерках, небо словно застыло, зависло в спокойной неподвижности надутых ветром облаков, не закрывающих солнца, которое вволю сверкало, посылая свои последние лучи. Гудок в тот вечер казался бесконечным. Однако и он в конце концов замолк — как и в любой другой вечер.

— Мне страшно, — тихо пробормотала Анна Дэбаред.

Шовен придвинулся поближе к столу, попытался приблизиться к ней, ища ее глазами, потом сдался:

— Нет, не могу.

Тогда она сделала то, чего не смог сделать он. Склонилась к нему так близко, чтобы губы их могли слиться в поцелуе. И губы остались так, тесно приникнув друг к другу, застыв в неподвижности, чтобы и это тоже свершилось, исполнив тот же самый погребальный ритуал, что незадолго перед этим свершили их руки, ледяные и дрожащие. Теперь и это тоже свершилось…

Тем временем с соседних улиц уже доносился шум, приглушенный, прерывавшийся то и дело спокойными радостными вскриками. Арсенал распахнул двери для восьми сотен своих рабочих. Он находился совсем недалеко. Хозяйка кафе засветила лампу над стойкой,

хотя ее и без того ярко освещало закатное солнце. С минуту поколебавшись, подошла к ним, сидевшим теперь в полном безмолвии, и подала им еще вина, которого они не заказывали, с какой-то особой, почти материнской заботливостью. Потом, уже подав им вино, так и осталась рядом, подле них — они все еще были вместе, — думая, что бы такое им сказать, и, не найдя слов, ушла прочь.

— Мне страшно, — снова повторила Анна Дэбаред.

Шовен не ответил.

— Мне страшно! — выкрикнула Анна Дэбаред.

Шовен по-прежнему не ответил ни слова. Анна Дэбаред согнулась пополам, скорчилась, почти коснувшись лбом поверхности стола, — и смирилась со страхом.

— Что ж, видно, так тому и быть, — проговорил Шовен. И добавил: — Всякое случается.

В кафе вошла группа рабочих, они уже видели их здесь вместе. Стараются не смотреть в их сторону, тоже в курсе их отношений — как и хозяйка, как и весь город. Шум разговоров, приглушенных смущением, оглашает кафе.

Анна Дэбаред поднимается со стула и снова, над столом, пытается приблизиться к Шовену.

— А вдруг я не смогу? — едва слышно пробормотала она.

Но он, похоже, уже ничего не слышал. Она натянула на себя жакет, застегнула на все пуговицы, оправила его, потом снова издала все тот же звериный вопль.

— Нет, это невозможно, — простонала она.

На сей раз Шовен услыхал.

— Одну минуту, — проговорил он, — и нам это удастся.

Анна Дэбаред выждала эту минуту, потом попыталась встать со стула. Ей это удалось, она поднялась на ноги. Шовен глядел куда-то в сторону. Мужчины опять отводили взгляд от этой женщины, нарушающей супружескую верность. Она стояла.

— Мне бы хотелось, чтобы вы умерли, — проговорил Шовен.

— Я уже мертва, — ответила Анна Дэбаред.

Анна Дэбаред обошла вокруг своего стула, дабы избежать соблазна снова усесться. Потом сделала шаг назад и повернулась спиной. Рука Шовена взметнулась в воздухе и снова упала на стол. Но она уже не видела этого, ее уже не было там, где остался он.

Она стояла лицом к закату, пройдя мимо толпы мужчин у стойки, в красном свете, что венчал конец этого дня.

Когда она ушла, хозяйка прибавила радио. Кое-кто из мужчин недовольно посетовал, что это чересчур громко… на их вкус.