Модный дом госпожи Морель
Шрифт:
– Да называй на здоровье, я ж не против, - улыбнулся я. – Просто занятно, почему так.
– Потому что твоё имя какое-то… иностранное, - призналась Элла. – Оно словно ускользает из моей памяти. Как, впрочем, и имя этого паразита, прекрасного принца… Но его я хотя бы могу выговорить. А с твоим словно что-то не мешает. Да и тебе больше идет, когда тебя называют Дамиано, чем когда я говорю вот то Де… Де… Не могу выговорить.
– Но мы же говорим с тобой на одном языке.
– Верно, - подтвердила Элла. – Но ведь на моем языке.
Я вдруг осознал, что, возможно, выговаривая родные слова, скорее
– Значит… - я вслушался в звук своего голоса и осознал, что привычное слово звучит как-то иначе, только я не могу понять, в чем отличие. Вроде бы понятные выражения, и языком я этим владел всегда, сколько себя помню, он мне родной, но… Иной. Всё равно какой-то иной. – Я говорю не на своём языке.
– В таком случае, ты отлично владеешь моим.
– Нет, я… - я, признаться, был совершенно растерян. – Если честно, я не знаю, как так получилось. Понимаешь, я говорю слова, и они кажутся мне родными, но на самом деле они совершенно другие. Я раньше даже не обращал на это внимания, пока ты не сказала, что моё имя – моё настоящее имя, - звучит чужеродно. Но на самом деле меня зовут Демьян…
– Ты только что сказал «Дамиано».
– Нет, я сказал…
Я запнулся. Прокрутил про себя то, что только что промолвил, потом то, что услышал, и понял, что от моего прежнего имени не осталось ровным счетом ничего. Это казалось удивительным, если честно. Я ведь помнил и родной дом, и собственное имя, но последнее сейчас как будто подернулось некой дымкой, превращаясь в сочетание непонятных, трудновыговариваемых звуков.
Этот мир так стремительно переделывал меня под себя, что это просто потрясало. Я не ожидал подобной реакции; мне до последнего казалось, что всё это просто странный сон, который вот-вот закончится, и я вернусь в свою обычную, ничем не примечательную жизнь. А теперь вон оно что…
– Да, ты права. Я сказал «Дамиано», - сдался я. – Я теперь тоже не могу выговорить своё имя. Занятно…
– Выходит, наши миры – как отражения друг друга. Попав в это отражение, ты должен играть по новым правилам, - пожала плечами Элла. – И вынужден привыкать… Я понимаю, что это непросто, но…
– Всё нормально, - улыбнулся я. – Привыкну, конечно же. Сначала будет неловко, а потом втянусь. Просто… Наверное, ты понимаешь, как это, когда твой мир меняется, и у тебя остается только необходимость кое-как существовать в четко определенных рамках. Это… Не скажу, что неприятно. Просто мир вокруг не такой, каким я привык его видеть. И я сомневаюсь не только в том, что когда-то увижу родной дом, а и в том, что я его хотя бы не забуду.
– А надо ли помнить?
Я пожал плечами.
– Не знаю, Элла. Но если дереву отрубить корни, оно ж не будет зеленеть, правда?
Она ничего не ответила. Только взглянула на меня в последний раз и вновь повернулась к своей швейной машинке, словно подумала, не стала ли сама тем самым деревом, которому отрубили корни.
Глава шестая. Элла
Я не чувствовала себя вдохновенной уже много месяцев. Конечно, что-то шила, потому что не хотела прощаться с этим полезным навыком и забывать, как делаются элементарные стежки, но по большей мере делала что-то простое, предназначенное для повседневного обихода. Я словно потеряла
С появлением Дамиано мой мир переменился так стремительно, словно прежний был лишь пылью, и её смахнул решительный порыв ветра. В голове теперь одна за другой вспыхивали идеи, и я впервые пришла в комнату желаний с четким пониманием, что именно мне нужно.
На самом деле, у этой коробки, в которой появлялись загадываемые мною рулоны ткани, были свои недостатки. Я могла попросить самую нежную, самую тонкую, самую дорогую материю на свете, и получила бы её в первозданном виде, готовую к шитью, но мне надо было знать о её существовании! Я не могла гулять по широким рядам, скользить кончиками пальцев по краям рулонов и делать выбор. Всё, что я создавала, шло исключительно от меня, и пока я была пуста, идеи не приходили тоже.
Сейчас, впрочем, эта проблема исчезла. Все мои мысли занимали новые задумки, и я озвучивала их комнате желаний до тех пор, пока она не перестала отзываться на мой зов, требуя энергетической перезарядки. А потом, перетащив всё созданное в комнату для шитья – Дамиано, разумеется, помог мне с этим, - взялась шить.
Мужчина сидел рядом, как будто любуясь на то, что я делала. Мы много говорили, рассказывая друг другу о себе. Мне пришлось немало пояснить ему о местном мироустройстве, он учил меня новым словам, которые казались неестественными, чужеродными, но всё равно складывались в одну общую картину и помогали осознать свой, да и чужой мир гораздо лучше.
В какой-то момент, впрочем, Дамиано сморил сон. Меня же не смущало даже то, что за окном стало совсем темно. Я с упоением шила, соединяла ткани, кроила, меняла что-то в фасоне, усаживала по фигуре манекена.
Ткани наслаивались одна на другую. Платье получалось смелее, чем всё то, что я видела прежде, но с появлением в моей жизни Дамиано у меня с глаз как будто пелена упала. Теперь я представляла себе мир совсем иначе… Ярче.
Дамиано дремал рядом, устроившись на софе, и его присутствие как-то незримо успокаивало и настраивало меня на нужный лад. Впрочем, мне самой спать совершенно не хотелось. Я творила, и переполнявшее меня вдохновение было, пожалуй, лучшим, что я испытывала за много-много месяцев, проведенных в этой ужасной башне.
…За окном рассвело, когда моё платье наконец-то хоть немного приблизилось к той задумке, которую я держала в голове. Сложное, состоявшее из множества деталей, оно при этом казалось мне на диво элегантным. Обычно я не испытывала такой гордости за то, что создавала, но сейчас…
Это было платье для меня. Бордово-алое, украшенное мелкой россыпью алого бисера и крохотных полудрагоценных камней, оно казалось мне почти вызывающим. Я понимала, что, делая его облегающим, словно перчатка, сильно рискую, что фасон этот, может быть, излишне смел, и все привыкли к более пышным платьям, но мне почему-то хотелось сделать его именно таким. Впрочем, привычная пышность всё же была; к поясу на талии крепились дополнительные слои ткани, и широкие юбки полукругом лежали вокруг силуэта. При желании их можно было и запахнуть, но основной вызов я видела именно в том, чтобы и спрятать, и открыть женскую фигуру одновременно.