Моё дерево Апельсина-лима
Шрифт:
И тогда слезы полились потоком из моих глаз.
— Не говори глупости, Зез'e. Я тебя очень люблю.
— Не любишь меня, нет! Если ты меня любишь, то не позволишь, чтобы бы меня побили сегодня еще раз.
— Так уже темнеет и у тебя нет времени, чтобы натворить какую-нибудь шалость, за которую тебя бы наказали.
— Я уже это сделал…
Она отбросила работу и приблизилась ко мне. Почти вскрикнула, увидев лужу крови, в которой стояла моя нога.
— Бог мой! Гум, что стряслось? Я выиграл
Я воодушевился и сел на стул. Она быстро наполнила тазик водой с солью и стала на колени у моих ног.
— Будет сильно болеть, Зезе.
— Так уже сильно болит.
— Бог мой, у тебя порез почти на три пальца. Как ты это сделал, Зезе?
— Но ты не рассказывай никому. Пожалуйста, Годойа, я обещаю тебе вести себя хорошо. Не позволяй меня бить столько…
— Хорошо, не расскажу. Как нам быть? Все увидят твою перевязанную ногу. Завтра ты не сможешь идти в школу. Все, все узнают.
— Я пойду в школу, да. Я пойду в тапочках до угла. А дальше будет легче.
— Тебе надо лечь и хорошо вытянуть ногу, а то не сможешь завтра ходить.
Она помогла мне дойти прыжками до кровати.
— Пойду, принесу тебе что-нибудь поесть, пока не пришли все.
Когда она вернулась с едой, я не выдержал и поцеловал ее. Это было непривычным для меня.
За ужином, мама заметила, что меня не было.
— А где Зез'e?
— Он лег спать. С утра жаловался на головную боль.
Я слушал с восхищением, забыв даже про жжение в ране. Мне нравилось быть в центре разговора. Тогда Глория принялась меня защищать. Она это делала с жалобным и в тоже время обвиняющим голосом.
— Все его бьют. Сегодня он был весь побитый. Три порки, это слишком.
— Но, если он разбойник! И успокаивается только тогда, когда его наказывают.
— Ты хочешь сказать, что не бьешь его, тоже?
— С трудом. Да и то, когда очень надо, то я треплю его за уши.
Стало тихо, и Глория продолжала, защищая меня:
— В конце концов, ему еще не исполнилось и шести лет. Он шаловливый, но не больше чем любой ребенок.
Этот разговор был для меня блаженством.
Глория с грустью одевала меня, подала мне обуться тапочки.
— Сможешь идти?
— Вытерплю, да.
— Ты не наделаешь глупостей на Рио-Сан Пабло?
— Нет, ничего не сделаю.
— То, что ты мне говорил, было верно?
— Нет. Но мне было очень печально думая, что никто меня не любит.
Провела рукой по моим белокурым кудрям и отпустила меня.
Я подумал, насколько трудно мне будет добраться до шоссе. Если разуться, то боль уменьшится. Но когда нога коснулась непосредственно земли, то я вынужден был идти, опираясь, медленно о стену фабрики. Таким способом я никогда не доберусь.
Здесь это и произошло!
Автомобиль остановился точно рядом со мною. Он вытянул туловище наружу и спросил:
— Эй, малышок, ты поранил ногу?
Я хотел сказать ему, что это никого не касается. Но видя, что он не обозвал меня «сопляком», не ответил и прошел еще около пяти метров.
Он завел машину, доехал до меня, и остановился, чуть не врезавшись в стену, немного в сторону от шоссе, перерезав мне дорогу. Открыл дверцу и вышел. Его огромная фигура нависала надо мною.
— Тебе очень больно, малыш?
Это было невозможным, что бы человек, который тебя бил, говорил голосом, таким приятным и почти дружеским. Он подошел ко мне еще ближе и неожиданно, опустил свое огромное тело на колени и посмотрел на меня лицом к лицу. У него была такая мягкая улыбка, что казалось он, излучал любовь.
— Видимо, ты сильно ударился, нет? Как это произошло?
Я немного отдышался, прежде чем ответить.
— Кусок стекла.
— Глубоко?
Показал ему размер пореза пальцами.
— Ах, это сильно! И почему ты не остался дома? Как вижу, ты идешь в школу, не так ли?
— Никто дома не знает, что я поранился. Если они узнают, то еще надают мне сверху, что бы научился не ранить себя.
— Иди, я отвезу тебя.
— Нет, сеньор, спасибо.
— Но, почему?
— В школе все знают, что произошло…
— Но ты не можешь так идти.
Я опустил голову, признавая правду и чувствуя, что еще немного и моя гордость испариться. Он поднял мою голову, взяв за подбородок.
— Давай забудем кое-что. Ты уже ездил на автомобиле?
— Никогда, нет, сеньор.
— Тогда я тебя отвезу.
— Не могу. Мы же враги.
— Да хотя бы и так. Мне все равно. Если тебе стыдно, то я высажу тебя, не доезжая до школы.
— Договорились?
— Я был так взволнован, что не ответил. Только показал головой, что да. Он поднял меня, открыл дверцу и осторожно усадил на сиденье. Развернулся и сел на свое место. Прежде чем завести мотор, снова мне улыбнулся.
— Видно, так-то, лучше.
Необычное чувство от мягкого движения автомобиля, делающего небольшие скачки, я закрыл глаза и стал мечтать. Это было намного мягче и прекраснее, чем лошадь «Луч Луны» Фреда Томпсона. Но это было ненадолго, открыв глаза, я увидел, что мы уже почти доехали до школы. Я видел толпу школьников проходящих в главный вход. Испугавшись, я соскользнул с сидения и спрятался. Сказал ему раздраженно:
— Вы обещали, что остановитесь, не доезжая до школы.
— Я сменил свое решение. Эту ногу нельзя так оставлять. Можешь заболеть столбняком.