Мое кино
Шрифт:
– Элементарно и поэтому неверно, – возражали мы. – Вам, например, сколько не плати, вы лучше работать не будете, потому что не умеете. А таких, как вы, много. Зарплату надо честно заработать умением, сноровкой, талантом.
– Вы ничего нового не сказали. Еще Ленин говорил о материальной заинтересованности.
– Ленин-то говорил, да вы ничего не поняли. Вы сводите материальную заинтересованность к премии. А премия – это подачка, часто несправедливая. Она не стимулирует труд. Человек живет на зарплату, в своей работе
У Косыгина
Мы понимали, что старая система, построенная на энтузиазме, сослужив свою службу, исчерпала себя, что ее не улучшишь, не модернизируешь, не исправишь лишь «рядом мер», что нужна новая система, построенная на экономической заинтересованности. Проповедовать такие мысли было опасно: можно было запросто попасть на тюремные нары или еще дальше. Всякое сомнение в превосходстве социализма считалось контрреволюцией и жестоко каралось. Мы осознавали степень риска, на который идем. Когда работа над проектом была закончена и Познер взял в руки отпечатанную папку, я не заметил в его глазах радости.
– Что вы загрустили, Владимир Александрович?
– Самое трудное начнется сейчас. Мы должны быть ко всему готовы.
– В нашей стране может случиться все что угодно, но не по нашей вине, – отвечал я.
Мы подали свой проект в Госкино. Его изучали несколько месяцев. Наконец, я решил просить аудиенции Алексея Николаевича Косыгина. Мы встретились.
Сначала Председатель Совета Министров Алексей Николаевич Косыгин отнесся к нашему предложению с иронией.
– Специалисты бьются, не могут решить эти проблемы, а вы, оказывается, их уже решили... Что же вы предлагаете?
Я стал объяснять. Алексей Николаевич сначала слушал, а потом даже разгневался на мою не очень лестную реплику о наших законах. Я извинился, но продолжал настаивать на своем.
– И что же вы предлагаете? – спросил он, потрясая нашим проектом. – Немедленно распространить это на весь Советский Союз?
– Ни в коем случае! – возразил я. – То, что придумано за письменным столом, может на практике оказаться пустым прожектерством. Мы предлагаем сначала проверить систему, а потом, если она окажется жизненной и экономически эффективной, постепенно распространять ее.
– Вот как! – удивился Алексей Николаевич. – А Госкино в курсе вашей работы?
– Да, наш проект находится у них уже семь месяцев.
– Значит, скоро мы его получим?
– Не знаю, поэтому я и решил просить вас о встрече.
Алексей Николаевич посмотрел на пухлую папку.
– Вы думаете, у меня есть время это читать?
– Там есть очень короткое объяснение сути системы. Но вы можете поручить ознакомиться с ней какому-нибудь толковому человеку.
– Хорошо, оставьте мне ваш проект.
Это была победа! Не помня себя от счастья, я
Случилось несчастье: на съемках у режиссера Салтыкова трагически погиб Евгений Урбанский, красивый, мужественный и талантливый актер. Он снимался у меня в «Балладе о солдате» и в «Чистом небе». Мы были друзьями. На фронте я терял много своих друзей, но там была война. А здесь, в мирное время, по глупости... Прямо с похорон я попал в больницу. И там неожиданно для себя я получил уведомление, что через два дня на Совете Министров СССР будет разбираться вопрос об Экспериментальной студии. Мне было не до болезни.
В небольшом помещении перед залом заседаний я встретил А. В. Романова, тогда председателя Госкино.
– Наш вопрос восьмой, – сказал он почему-то шепотом и прибавил: – Вы будете говорить. Я буду молчать.
Потом сидели молча и ждали. Дверь в зал заседаний время от времени открывалась. Из нее выходили расстроенные люди, и тут же входили другие.
Наконец, очередь дошла и до нас, мы вошли в зал.
Обычная рабочая обстановка. За длинным столом сидели министры, во главе стола – А. Н. Косыгин.
Мы некоторое время наблюдали, как он распекал задержавшуюся группку из какого-то комбината – распекал по делу и разумно. По репликам я понял, что Косыгин человек компетентный и умный. Потом, обратившись ко мне, он попросил объяснить коротко суть нашего предложения. Я собрался с мыслями и хотел было говорить, но меня опередил министр финансов Гарбузов.
– А суть в том, – сказал он с ухмылкой, – что сейчас режиссеры получают по максимуму 8 тысяч рублей гонорара. А они хотят получать гораздо больше.
Эта хамская реплика меня возмутила.
– Я не посмел бы прийти сюда как вымогатель и рвач, – сказал я с обидой. – Товарищ Гарбузов знаком с нашими материалами и знает, что сейчас по максимуму получает каждый второй, а по нашей системе по максимуму сможет получить каждый двухсотый... Может быть, министр финансов не разобрался в цифрах?!
Косыгин прервал меня, сказав примирительно:
– Мы рассмотрели ваши предложения и поддерживаем их.
– Я пошутил! – поспешил исправить свой ляп Гарбузов.
– Я тоже пошутил, – с неприязнью парировал я.
Алексей Николаевич задал мне несколько вопросов. Я ответил.
Мы относились к своим возможностям скромно. Не предлагали ввести нашу систему немедленно и повсеместно. Мы предлагали испробовать ее на практике, и только в том случае, если она окажется жизнеспособной и экономически эффективной, постепенно распространять ее. У нас был уже опыт внедрения в жизнь идеи сразу и повсеместно – насильственная коллективизация, погубившая наше сельское хозяйство. Поэтому, объясняя нашу позицию в разговоре с А. Н. Косыгиным, Председателем Совета Министров СССР, я говорил: