Мое королевство. Бастион
Шрифт:
Он махнул рукой, подзывая полового. Расплатился по счету и что-то прошептал парню на ухо. Тот подобострастно кивнул, пряча радужную ассигнацию в карман передника, и буквально через минуту явился с тощей книжицей, обрамленной виньетками. Через обложку наискось тянулась кривая чернильная надпись: «Зинаиде от Аграфены на добрую память».
— Не оригинально, зато от души, — хмыкнул Даль. — Это вам, Зина, чтобы скрасить ожидание. И не плачьте больше: вы же знаете, как я этого не люблю.
1. Зинаида Гиппиус
Глава 5
Глава 5
Маскировка
Широкая сборчатая юбка, прикрывающая рант высоких ботиночек, приталенный серый жакет, сумка на затяжной веревочке, глубокий капор и круглые очки — Алиса сошла бы за кого угодно: за курсистку, гувернантку, провинциальную учительницу, барышню из машбюро. Но только не за государыню.
Даль на локте нес за ней тяжелый плащ-пелерину. Подволакивал правую ногу, опирался на трость со скрытым клинком. И в неуклюжем пальто на ватине, с подкладными плечами; с острой бородкой и обжимающим нос пенсне казался еще более смешным и провинциальным, чем спутница, нахально копируя милейшего доктора Николая Васильевича.
Распогодилось. Но, избегая нежелательного внимания, комиссар приготовил для поездки до пансиона самое неприметное и ободранное из городских авто.
Крапивин ключом отпер заржавленную решетку в сырую арку, от стены до стены почти полностью занятую автомобилем. Бросил пелерину на сиденье. Помог государыне взойти на приступку и расположиться на фиолетовых подушках. Пристроил трость между сиденьями, стянул и уложил пальто. Похлопал по карману с револьвером. Запер заднюю решетку и отомкнул переднюю. Облачился в кожаную куртку. Обмотал кашне шею и подбородок. Сменил шляпу на кепи, опустил на глаза очки и стал похож на образцового шофера.
Поднял верх кузова, заслоняя пассажирку от чужих глаз. Завел двигатель, выехал из обшарпанной подворотни, затормозил и запер решетку за собой.
— С Богом.
И автомобиль влился в городское движение.
Попетляв вокруг «Лунного камня», Даль загнал рыдван между дровяных сараев и провел государыню через черный ход и лестницу для обслуги. Там было тесно, деревянные ступеньки «ходили» под ногами, зато обошлось без ненужных встреч.
Крапивин поскребся в двери:
— Зина!
Секретарша открыла и несколько секунд в изумлении пялилась на него.
— Вас не узнать, Даль Олегович. Входите, пожалуйста. Я все сделала, как вы просили, — она указала на коробки и чемоданы, составленные в углу. Комиссар поцеловал ей руку:
— Замечательно! Закажите нам еды в дорогу и отдыхайте. До среды вы мне не нужны.
Несмотря на неказистый облик, пансион приносил изрядный доход. И чтобы провинциалы подивились столичным чудесам, хозяин установил в каждую комнату механический подъемник, связанный с рестораном. Рядом висели медная травленая табличка со списком услуг, слуховая трубка и сонетка электрического звонка.
«…Кофе. Звонить
Она беспомощно оглянулась на начальника:
— Ох, лучше я спущусь и сама за всем прослежу.
— Минутку.
Держа руку в кармане с револьвером, он оглядел места, где в комнате могли бы скрываться посторонние, но убедился лишь в нерадивости горничных и позволил Зине идти.
Нумер был обставлен с мещанской роскошью: тюлевые портьеры на окнах, герани и ваза с восковыми фруктами на подоконнике. Высокие кресла с полосатой обивкой, вышитые подголовники. Купеческая кровать с горой подушек; строй корморанских кошек на туалетном столике. На вздутых сыростью шпалерах литографии с «Гибелью Одинокого бога» и «Взятием Твиртове». А на противоположной стене «Всадник Роганский на белом жеребце» и «Принцесса Гюльша», совершенно не похожие на оригинал.
Ритуальная лампада-кораблик в углу и кусок обугленной доски: рассмотреть удалось только кудрявую бородку и часть алого плаща. Крапивин потряс головой, и доска пропала. Он досадливо хмыкнул. Там, где времена после Вторжения не притерлись и не обжались толком, могло и вовсе примститься несуразное. Как, например, подземный поезд, в клубах черного дыма вылетающий из-под земли и через какое-то время ныряющий обратно.А ведь инженеры доказали, что на сырых грунтах столицы при современном уровне прогресса существование подобного невозможно.
— Ну вот, — комиссар щелкнул крышкой карманных часов и сверил их с каминными, которые несла в корзинке фарфоровая «девушка с фруктами». — У нас больше часа времени. Отдохните.
— Я не устала.
Алиса сняла капор и уродливые очки и подошла к стене, стараясь разглядеть эстамп через бликующее стекло.
— Гэлад, побивающий Одинокого Бога, — произнесла она отстраненно. — Народная память весьма избирательна, возводя в герои не тех, кто на самом деле этого заслуживает. Феликс Сорэн, вы его помните?
— Не имел чести встречаться.
Но был наслышан. Поговаривали даже, что истинной причиной безобразных истерик мессира Халецкого в Круге была его стойкая ревность к покойному.
— Жаль. Он был хорошим человеком. И умер, защищая меня.
Алиса наискось провела ладонью по стеклу — как по щеке.
— Не думайте об этом.
— Я не думаю. Оно приходит само. Как текст, который хочет на бумагу, и если его не записать, может разорвать тебя изнутри. Это как плясать с горячей картофелиной за пазухой.
Если бы государыня плакала или билась в истерике, Даль нашел бы, чем ее утешить. Но Алиса говорит обыденно: как о том, к чему привыкла, притерпелась, с чем приходится жить. И ее открытость делала комиссара беспомощным.
Шурша юбками, государыня обошла комнату. Подобрала оставленную Зиной книгу.
— Так вот что сейчас читают!
Бросила Гарпиус в камин. Поворошила кочергой. Глухо закашлялась.
Поднося ей воды, Даль отметил красные пятна на скулах, блестящие глаза и потрескавшиеся губы.