Мое королевство. Бастион
Шрифт:
— Постойте! — доктор пошарил у Анастазия в кармане. — Он просит это ей отдать, — показал он на Аришу.
— Дайте сюда, — несмотря на обилие окон, Далю показалось темно. Он подошел к воротам. Расправил пожеванный листик в клеточку.
…Закачается ленивый огонь
Над замком или над многоэтажкой,
Но мы вырвемся из круга,
Потому что друг без друга
Мы
Если бы кто сказал, что Даль тогда что-то почувствовал — он бы соврал. Не было ни интуиции, ни прозрения. Ни даже сыщицкого чутья. Просто желание, чтобы все наконец закончилось.
— Выводите их! Талызин, пошли за доской.
— Может, я? — вызвалась Инна. — Рука болит?
Эта опека наконец взбесила Даля, разорвалась где-то внутри. Стараясь казаться вежливым, он отрицательно кивнул и зашел в ангар, где недостроенный дирижабль лежал, как обглоданный кит. Сморщенная обшивки из прорезиненной парусины свисала, собрав паутину и пыль, что была в ангаре, и выглядела, как занавеска в руинах — неуместно и жутко.
Даль с Талызиным стали шариться у стен, досадуя, что нет фонаря. И тут сзади зашипело, грохнуло — и прекрасное, похожее на крепость здание стало беззвучно складываться в себя. С дымом, плеском огня, клубами пыли, оседая, не разлетаясь дальше определенной, достаточно узкой границы. В растянутом патокой времени. Пучилось пузырями и обратилось в груду оплавленных кирпичей противу всех законов физики, не вызвав дальнейших разрушений и почти мгновенно. Что-то хрустнуло и упало рядом с Далем, и безумный день наконец закончился.
— Пещь огненная… Даль Олегович, Даль! Очнитесь, пожалуйста. Мать твою! Вы мне жизнь спасли.
— Что? Та-лы-зин.
— Очухались, вас к врачу надо. Вон по башке как приложило.
— Талызин!
— Смирно лежите. Наш-то доктор… преставился.
— Улики.
— Какие улики? В корку там спеклось все. Тела от кирпичей не отделишь. Верхом передо мной поедете. Так будет быстрее.
Обхватил Даля, перекинув его руку себе через плечо. Почти поволок через комнату — Даль удивился, осознав, что лежал на даче инженеров — и коридором. Коней, как оказалось, уже привели к крыльцу. Комиссару помогли сесть в седло. Талызин запрыгнул сзади.
— Что…
— Вторжение это было. Прорыв абсолютного текста. Вы меня спасли, что за доской погнали этой гребаной для убийцы. Стихоплет, мля.
— Анастазий?
— Из-за него накрыло. И его, и наших. Инна, Савин, Кузьма с Шутником. Вот уж невинная душа.
— Анастазий стихов не пишет, — прошептал Даль пересохшими губами. — Это Сан.
— Тварь. Ненавижу, — закончил Талызин. — Вас к докторам доставим — вернусь. Все измерим, опишем, будет протокол и отчет для государыни. Этих не жалко, гори они пламенем.
Он страдал и оттого был многословен.
— Но наши! Надо пенсии всем. И остальных под корень за такое… за злоумышления. Отомстить, Даль Олегович.
—
— Да.
— Главный не вышел. Я боюсь, — слова отнесло ветром на ходу.
— Что?
— За государыню. Боюсь.
— Охороним. Волоску не дадим упасть.
— Хорошо.
Даль прикрыл веки. Лицо саднило. В голове звенели не то колокольчики. Не то чугунные галереи и лесенки швейного цеха. Комиссар потрогал опаленную щеку. Борода расти не будет. С Инной он был жесток, не позволил стать ближе. Теперь Инны нет.
— Мы в академию вас.
— Молчите.
— Вот уж болтать не станем, — все верно понял Талызин. — Сами распорядитесь потом.
Глава 12
В военно-медицинской академии Крапивина перевязали, вкололи морфий и отправили отдыхать. Мир скукожился до размытого пятна, а дальше комиссар ничего не помнил. И долго пытался понять, где очнулся утром. Никак не складывались щелястый потолок, девичья постелька с балдахином и алые герани на подоконнике.
— С добрым утром, Даль Олегович.
Талызин встал со стула у стены и подошел к кровати, скрипя половицами.
— В черном теле вы сотрудников держите.
— Почему?
Венедикт хохотнул:
— Так единственная пристойная кровать нашлась в спальне этой вашей Адашевой.
Теперь до Даля наконец дошло: поместье.
— Как я сюда попал?
— Я вас привез. На авто. Посчитал, что так будет лучше. Для академии. Ох, и бузили вы там, — он, весело щурясь, помотал головой. — Нет, что у нас нелюбовь с военными крепкая, я как бы в теме. Но обзывать ректора козлом — это уже перебор, право же…
— Что, серьезно?
— Говорили еще, что у них дисциплина ни к черту. И порывались караулу, упустившему Вереса, морду набить. И доктору, что вас перевязывал. Ну, я вас сгреб и…
— Спасибо, — от всего сердца сказал Талызину Даль.
— А вот вставать не пробуйте, — удержал тот начальство. — Я вам чаю принесу сейчас. С бараньками. И утку.
— Подите к лешему! — рявкнул комиссар, чувствуя, как в голове гулко отдается собственный голос. — То есть, того, руку дайте.
И упрямо уселся в постели, свесив ноги на неметеный пол. За окошком было серенько. Качались ясеневые кусты, скребя окошко языками золотых листьев. В доме было мертвенно тихо. Даже ходики не стучали.
— Гай с Вересом где?
— Сидят по кладовым. Разным. Дедкина внука я допросил. Столько пафосу натекло — аж обляпало. А так ничего такого и не знает, что нам было бы не известно. А Вереса вам оставил.
— Володя знает, что Ариша погибла?
— Нет.
Ненавидя себя за слабость, Даль справил нужду с крыльца на доцветающие георгины и трясущимися руками завязал веревку на подштанниках. Талызин под локоть повел его в дом. Бросил куртку с плеч комиссара на вешалку, усадил на кровать и ушел за обещанным чаем.