Моё Пламя
Шрифт:
Местный вариант «Нео» не глядя выбрасывает руку назад, слегка разворачиваясь, и его пальцы превращаются в огнемет, что с легкостью сражает нападавших, которые вспыхивают живыми факелами.
Я гляжу на противоречащие любым законам физики события и чувствую, что даже влитое зелье пасует перед всеми потрясениями, что мне пришлось пережить. Сознание начинает уплывать, но я успеваю увидеть, что высокий красавец с невозможными боевыми способностями быстро приближается ко мне и чувствую подхватывающие мое измученное тело руки, что легко несут куда-то.
«Как же он так быстро от цепей-то избавил?»
Мысль была последней. Тьма
Глава 3
— Манюнь, опять подралась во дворе?
Не буду жаловаться. Ни за что не буду! Скрючиваюсь в калачик, поджимая ноги. Ужасно неудобно лежать уткнувшись носом в старый, изрядно продавленный и пахнувший отцовским табаком диван. Тело болит так сильно…
Бывают такие сны, которые ты смотришь, словно кино.
Со стороны.
И не можешь проснуться. Хоть и помнишь, что это лишь проделки твоего неугомонного сознания. Но, что это меняет? Картинка идет, ты видишь и чувствуешь, но вмешаться или прекратить эту чехарду не получается.
Вот и сейчас, вроде помню, что уже взрослая и всё давно кануло в лету, но по непонятной прихоти вновь оказываюсь там…
Маленький, забытый богом городок на карте уже развалившейся, некогда огромной и грозной страны, а ныне катящейся по наклонной лихолетья девяностых. Страны, разрываемой алчными хитрецами, продающими по кускам все то, что строили годами наши предки. Без разницы! Они лишь желают урвать своё и им нет дела до тех сотен тысяч и даже миллионов жизней, что от этого рухнут.
Деревянный дом на окраине, совсем недалеко от местной «Долины смерти», как раньше именовали участок, куда роза ветров сносила тошнотворные миазмы и туманные испарения от некогда огромного ЦБК, что был главным градообразующим предприятием и по совместительству отравителем великого Амура. Ну и заодно, жителей славного Амурска — почти одноименного с великой рекой городка.
Борцы за экологию и ещё какие-то заинтересованные лица подсуетились и монстр советского целлюлозно-бумажного производства прекратил свое существование. Теперь наш лес идет эшелонами и баржами в Китай, а народ в большинстве своем сидит без работы, тихо спиваясь от безнадеги.
Зато Амур теперь травим не мы, а, соответственно, они.
Ну и дельцы радостно греют лапы на торговле лесом и дарами тайги: лимонником, травами и дармовым кедрачом, что за копейки собирают для них отчаявшиеся люди, периодически ломая шеи, падая с великанов деревьев, лишь бы не сдохнуть с голода…
Это же мелочи, правда? Мы ж не столица. До царя далеко, да и какая разница, что помрет миллион другой неприспособленных к переменам? Мы ж куём новую страну! Рынок, свобода и прочие прелести!
Так что, нечего сетовать.
«Кто беден, тот себя и виновать!.. Выходит, не умеешь воровать!..» Писал Леонид Филатов в своём «Возмутителе спокойствия».
Правильно писал. Не пригодилась порядочность и моей семье, когда мама заболела, а денег на достойное лечение не
Вот только всё это помню я, Мария Искрова, а девочка Маша, что изо всех сил пытается не плакать, лежа на упирающемся в бок жесткими пружинами диване, в доме, много лет не видевшем ремонта, всего этого не понимает и сейчас просто не хочет рассказывать Ваське, за что дралась в том самом дворе с соседскими мальчишками — детьми владельца сети ларьков, что по местным меркам считался просто олигархом.
— Манька, ну я же тебя знаю! Опять небось, что-то про батьку сказали? — меня сгребают такие надежные руки, прижимая к груди. Соплю упрямо, и прячу лицо где-то на Васькиной груди. — Ну, хочешь я им по кумполу настучу, а, мелкая? Они ж придурки! Повторяют, что их зажравшийся папашка болтает.
— Не надо, Вась, — вскидываю голову, заглядывая испуганно в голубые глаза брата. — Ничего они мне не сделали, — кручу отрицательно головой, боясь, что мой вспыльчивый братишка и вправду свяжется с этой семейкой. Меня-то они не тронут, ну максимум опять потреплют где-нибудь за гаражами, а брату скоро восемнадцать. Ему с рук не спустят.
— Правильно, Мань, — зло говорит, сжимая кулаки, — бить надо их урода папашу.
Я цепляюсь мертвой хваткой за руки, обхватывая, как обезьянка, ногами, в панической попытке удержать уже сжимающего кулаки моего защитника. Страх, дикий страх потерять единственного из оставшихся у меня самых родных людей…
— Васенька, нет! Не делай этого! Они ж тебя… А как же я без тебя?!
Истерика набирает обороты. Васька перехватывает меня и слегка встряхнув опять прижимает к себе.
— Тихо, Маш, всё! Слышишь? — он заглядывает в глаза, — Не пойду никуда, только успокойся! Хрен с ними, пусть живет, сволочь, — он нервно смеется. — Ну как я тебя оставлю-то, мелочь? Эх, успокоил называется… — Меня тащат в нашу детскую, что давно мала для взрослого парня и его малявки сестры. Кладет на постель, садясь рядом и укрывая одеялком, — Ты спи, а я пойду харчик какой наварю. Мы с Дроном фуру разгрузили, так что пожевать будет что, — Он смотрит с тоской и нежностью, — Поспи, искорка, а то батька явится, опять всю ночь барагозить по дому будет.
Всхлипываю горько. Васька гладит по голове, убаюкивая.
— Мы справимся… — слышу шепот, тихонечко уплывая в дрему. Я ему верю. Только Ему.
Картинка плывет. Наш, осиротевший без хозяйки, и затерянный среди снегов дальневосточной тайги дом, всё ещё мерещится. Вижу девочку Машу, счастливую уже от того, что в этот миг её есть кому укрыть от грядущей судьбы. Хотя бы в этом сне…
Греза-воспоминание исчезала, возвращая медленно в совсем другой мир. Странный, чужой и, похоже, даже более жестокий. Мир, в котором исчезла ни только маленькая напуганная девочка Маша, потерявшая со временем слишком многое, но и жесткая, научившаяся цепляться за жизнь, умненькая Мария Искрова, обещавшая когда-то давно своему любимому брату, что не сдастся.